Золото Каралона - Александр Цуканов
– Добегался ингуш паскудник! Так и надо… И ты, Вовка, смотри у меня, добегаешься.
Кахир караулит на крыльце соседку, опрокидывает ей под ноги ведро с помоями.
– Гаденыш! – Томкина мать ловко хватает его за плечо, звонкая затрещина сбивает Кахира с крыльца:
– Нарошно облил, стервец. Да?
Кахир отбегает к дороге. Губы стиснуты, черные широкие брови калачиком, чтобы пересилить подступившие слезы, кидает пустое ведро и гонит его пинками к помойке.
Зима, рудник Колово.
Собрание рудничного коллектива в клубе. На заднике сцены большой портрет Вождя. Под портретом президиум. Докладчик обильный телом и лицом пожилой мужчина, красномордый, бровастый, – директор рудника стоит у трибуны. Оглядывает зал.
Член президиума отлепляет задницу от стула.
– Будут вопросы к докладчику?
Из первых рядов поднимается Цукан, встает в пол-оборота к залу.
– Товарищ Потапов, скажите. Почему у проходчиков зарплату срезали на треть?
– Расценки были завышены. ПТО провел хронометраж рабочего времени, мы упорядочили цены за куб.
– Получается, чем больше работаем, тем меньше получаем! Вы бы, директор, разок в шахту спустились, чтоб понять.
Из зала выкрики.
– Да он в ствол не пролезет… Разъелся, под ним клеть рухнет.
– Хамить, товарищи, не надо. Что вы там прячетесь за спины…
Выходит молодой парень, встает рядом с Цуканом.
– Я не прячусь, я тоже против уравниловки!
– Полюбуйтесь…
Директор обращается к президиуму.
– Развели демагогию. Я не позволю вам мутить народ. Давно лагерной баланды не хлебали, да?! Не нравиться – держать не будем.
Усаживается в президиум.
– Товарищи, еще есть вопросы?
Цукан после собрания ведет сына по поселку к магазину. Покупает водку, папиросы. Бутылку лимонада отдает сыну.
На деревянных ящики из под вина, импровизированный стол. За столом трое мужчин, всем за сорок. Выпивают.
– Как дела, Динамит?
– Дела у прокурора. У нас зарплату срезали. Только надбавки спасают…
– Возьми, Динамит в бригаду. Я помощником взрывника в штреке пластался.
– Аркаша, я рад бы. Но нас трое на весь рудник осталось и то сидим без работы…
– А ты, Зюзя, что скажешь?
– Полная задница! Жену сократили из электроцеха. Меня переводят на Транспортный. Чтоб им!
– А денег-то хоть займешь?
– Что за базар, Аркаша! С собой три рубля… Пойдем, мою Ленку раскулачим.
– Да есть у меня червонец… Взрывник Трехов по кличке Динамит, протягивает десять рублей. – Ванька иди, чокнемся. Тост говорить умеешь?
Ваня подходит к мужикам с бутылкой лимонада.
– За нашу победу!
Мужики смеются. Хвалят.
– Правильно, пацан. Нас имут, а мы крепчаем.
Подходит, запыхавшаяся Анна Малявина.
– Я по соседям бегаю. Ванюшку ищу… Они расселись, выпивают.
– Вот тебе десять рублей, Анна. С получки перешлю денег. Ваньку возьму с собой.
– И где он там?
– У кореша Маркелова побудет месячишко. У него там две дочки. Не пропадет. И о твоем трудоустройстве на Теньке похлопочу.
Трехов протягивает ей стакан с водкой: «Не побрезгуй, Аня».
Потом они молча идут к бараку. Каждый думает о своем.
Рудник Колово. Аркадий Цукан, как никогда веселый, перебирает вещи, упаковывает рюкзак. Анна Малявина чистит картошку. На плитке парит кастрюля
– И чего ты добился своими протестами?
– Не могу больше в дураках! Мы там силикоз наживаем, а эти суки! Нашли клоуна. Водителем тоже хрень собачья, сто тридцать оклад. Я на прииске Алексея Бурханова встретил. В артель зовет… Бурханову нужны надежные люди. Старатели – это хозрасчет. Говорит: «Сколько заработаем, столько получаем. Хоть по тысяче рублей в месяц!»
– Это кто еще?
– Помнишь, рассказывал. Мы с Бурхановым на Хатаннахе бедовали, лес валили для шахты. Голодно. Лошадь охромела, вот мы ее и сожрали. Начальник лагерного пункта приехал – где кобыла? Алексей говорит: да она в лес убежала. Искали, искали… Видать, медведь задрал.
Алексей человек верный. Ниче, заработаю денег у старателей, съездим на материк.
– Ох, скорее бы! – Анна улыбается. Воспоминание о материке ее согревает, словно южное солнце пробилось в комнату сквозь ситцевые занавески. – Сначала к моим в Уфу.
– Оглядимся, там видно будет, – говорит Цукан с легкой усмешкой, чтобы не разрушать лишний раз комсомольскую веру жены в социалистический рай.
– Мама прислала письмо. Пол огорода оттяпали. Отец негодует: опять раскулачивают, как в тридцать втором. Они там картошки накапывали до сотни пудов. Картошка у них знатная, разваристая…
Цукан кивает, а сам думает о своем: «Вот он твой коммунизм…»
– Шерстяные носки забыл… Эх, картошечки бы, да с молоком. Сто лет не ел настоящей картошки.
Стук в дверь. Входит Шуляков, ему тридцати пять лет, его недавно назначили главным инженером на руднике.
– Здравствуй инженер! С чем пожаловал?
– Разговор есть, Аркадий. Я человек новый, стараюсь разобраться с расценками.
– Спасибо. Но плетью обуха не перешибешь. Потапов начинал командиром конвойного взвода. Потом обзавелся дипломом ВПШ. Он не горняк. Он охранник, тупица.
– Проходчиков опытных не хватает, план горит…
– Нет, не останусь, Владимир Ильич. И тебе мой совет. Беги от Потапова, беги. Он прииск Радужный развалил. А теперь и рудник похерит…
Шуляков торопливо прощается. Уходит.
Золото всюду: на фабрике, в разговорах отцов и матерей, в газетах, в глазах, в приговорах судов.
Ваня лежит на кровати, под глазом синяк. На столе учебники за 8-й класс. Вскакивает. На замороженном стекле карябает ногтем усатое лицо, подпись «отец». Входит мать. Листает тетрадь, дневник. Иван садится на кровать с кислой миной на лице.
– Ты опять не был в школе? Выпороть бы тебя!..
– Дай мне адрес отца?
– Зачем?
–Уеду к нему артель…
– Да ты!.. Я тебя!.. Я участкового приведу.
Ваня хватает с вешалки пальто. Бежит улицей. Поскальзывается на снежном раскате. Падает. Встает. Бежит дальше неизвестно куда.
Апрель. Цукан приехал из Якутии в Колово. Вечером сыну за ужином рассказывает о Якутии, старателях. О сказочной Шайтан горе.
– Я осенью в Кыреньге оленину закупал у охотника… – Он поправляет пальцем короткую щетку усов. – Прошка – занятный старик. Выпили мы с ним крепко. Он мне загнул историю, как гнался за соболем и забрался в дебри глухие у Шайтан горы. С трудом к стойбищу вышел. Жалуется. Люди ему говорят, радуйся, что живой остался.
– Почему же?
– Якобы, эту гору стережет злой дух Харги, то соболем прикинется, то горностаем и скачет по ложбинам. А когда усталый охотник заснет, жилу становую прокусит и всю кровь до последней капли высосет… Я, естественно, посмеялся над сказочкой и забыл. Но вскоре ночью, вижу, как наяву: сидим мы с Прошкой у костра. Он глухаря потрошит. Потом голову поднял, спрашивает:
