Золото Каралона - Александр Цуканов
Полковник разглядывает Ахметшахова. Встает из-за стола.
– Риск существенный. В курсе, что случаются летальные исходы, что подозреваемые иногда несут чепуху?
– Знаю. Но пятьдесят на пятьдесят… Тут риск оправданный.
– Пробуйте. Только один сеанс, и всё под контролем врача. Из Якутска пришло сообщение, что артель «Звезда», где работал Цукан в разработке. Есть подозрение, что идет поиск канала сбыта драгметаллов. Надеюсь, Тимур Фаридович ты понимаешь глубину заплыва?
– Задача ясна, товарищ полковник.
Голос бодрый, костюм отглажен, ботинки начищены, любо дорого смотреть на такого сотрудника и думать о том, что за раскрытие преступления медаль не дадут, но похвалу выразят.
Тюремный санитарный блок.
Цукан сидит голый по пояс, на левом плече наколка: якорь и гюйсы школы юнг во Владивостоке. Рядом человек в белом халате.
– Вши не беспокоят? Покажи пах… У тебя прыщи на спине. Смажу йодом.
– Доктор, почему мне не выдают полотенце и наволочку?
– Хорошо. Я договорюсь. Пока сделаем укольчик…
Надзиратель прижимает Цукана к кушетке. Врач вводит в вену дозу барбамила. Входит Ахметшахов.
– Где спрятал золото?
– Сволочи! Не мучайте, я не виноват. Не виноват!.. Из-за острова на стрежень, на простор волны морской, выплывают расписные Стеньки Разина челны…
Цукан продолжает петь. Ахметшахов смотрит на доктора. Доктор пожимает плечами.
– Реакция непредсказуема…
– Зачем ездил на вокзал?
– Выпустите меня, выпустите!
– Где спрятал вещи, Цукан?..
– И за борт ее бросает…
– Где лежит золото?
– Обидела ты меня Анна, ох как обидела!
– Где золото? Номер ячейки!
– Ящик сто сорок девять… Я же люблю тебя, а ты!
Цукан плачет навзрыд. Изо рта слюни, пена. Тюремный врач вкалывает успокоительное. Дознание прекращают.
Оперативная группа выезжает на железнодорожный вокзал.
Цукан пошатываясь, ходит по камере-одиночке. Трет голову, морщится от головной боли. Ложится на матрас, вскакивает. Снова ложится. Перед глазами лицо сына и крик:
– А где ты был раньше! Раньше, раньше…
Цукана переводят в общую камеру. Камера небольшая – четыре шконки. Цукан бросает матрас на свободную – верхнюю. Оглядывает подследственных. Знакомится неторопливо с татарином Айдаром, недомерком лет сорока. Сергей молодой, разбитной парень, предлагает белый хлеб, сало.
– Спасибо. Изжога замучила. Пока потерплю…
– А по какой статье чалишься, брат?
– Я тут случайный пассажир. Обвинения нет. Мутят следаки что-то. Вешают на меня драгметаллы…
– Может помочь чем-то?
Цукан отнекивается, запрыгивает на шконку, всем видом показывая, что не до разговоров. Лежит, смотрит в потолок. Тычок в бок.
– Слышь, мужик! Тема одна есть. Можно водяры через надзирателя купить.
– Парнишка, схлынь. Я зону топтал, когда ты под стол ходил. Не суетись, отдыхай…
Шепчет давнюю присказку: «Жить стало веселей, шея стала тоньше, но зато длинней». Снова перед ним лицо сына, сведенные к переносице брови. «Я, Ванюшка, не по своей воле срок отбывал. Да и потом всякое было. Ты вспомни, как мы на Колыме жили………………………………….».
Колыма, рудник Колово.
Большой северный барак, с высокой засыпной завалинкой, построенный в начале пятидесятых добротно и основательно, разделен перегородками на шестнадцать комнат. Договорников в бараке три человека – Анна, «Малявка» за малый рост, сварщик Зюзя – Игорь Зузяев, послевоенный недокормыш с куском булки в кармане. Учительница начальных классов Альбина, приехавшая на поиски мужа. Остальные спецпереселенцы, либо лагерники, вышедшие на свободу в пятидесятых. «Каждой твари по паре», все мечтают поднакопить денег и расстаться с « чудной планетой».
– Отец, расскажи, как ты плавал на судне?
– Плавает говно… А я ходил на торговых судах. Чуть старше тебя был, когда меня морячки подобрали во Владивостоке. Подкормили на «Либерти», а потом капитан приказал отвести в школу юнг. Во-о такой мужик был! – Вскидывает вверх большой палец. – В сорок пятом на судно «Двина» взял палубным. Мы на Аляске грузы забирали, в Америке. В сорок восьмом кто-то телегу накатал, меня в Находке в порту повязали. Капитан ходатайство написал. Заступался…
Стук в дверь.
– Открыто.
На пороге замер Асхаб – звероватый крепыш с густой черной бородой.
– Алкаша, дай три рубль до получка.
Анна Малявина берет с этажерки кошелек, вытаскивает деньги, подает.
Асхаб с презрительной миной на лице, не глядя ей в глаза, выхватывает трешницу, молча выходит.
– Странный Ингуш. Говорят, он сидел за бандитизм…
– Сидел. Как многие из нас… За брата убитого отомстил, когда они жили в Казахстане на поселении. А уж Райка-то к нему сюда на Золотую Теньку приехала добровольно. Он бы давно уехал с Колымы, но на нем кровь.
Ваня дружит с сыном Асхаба Кахиром. Ингуши живут в дальней угловой комнате. На полу у них войлочная кошма, цветные половички и накидки на самодельных табуретках.
– Да ты не бойся, – говорит Кахир. – Он не дерется. Но Ваня, увидев Асхаба, торопливо выскакивает из комнаты. Ему помнится отцово – «на нем кровь».
Забежал за приятелем. Мать Кахира плачет, уронив лицо в ладони. Тут же утерлась, говорит с виноватой улыбкой:
– Кахирчика нет, отправила в магазин. Возьми вот, еще теплая, – сует в руки кусок лепешки.
Кахир стоит в очереди за хлебом. Пожилая женщина в душегрейке и клетчатом платке говорит:
– Чернушки мы наелись. Ты нам, Томка больше пшеничного заказывай.
– Да кажный раз заказываю. Не везут черти полосатые, – отбивается, как может продавщица. – Икорки возьмите, бабы. Выручайте.
В одном углу стоит бочка с тихоокеанской селедкой – ее берут охотно. В другом углу фанерная бочка с красной икрой, ее накладывают деревянной лопаточкой в банки.
– Мне две буханки.
– А деньги?
– Потерял.
– Ладно, потом занесешь.
Они идут к дому, отламывают запашистую корочку у буханки.
В центре барака тамбур и большая кухня с дровяной печкой здесь сидит на табуретке мужик, неторопливо точит топор.
– Что топор острый, дядя Кудым?
– Для кого Кудым, а для тебя, сопля зеленая, дядя Савелий. – Протягивает вперед топор. – На-ка, глянь.
Топор сверкает под лампой. Во взгляде и лице Кудыма клубится мрак. На общую кухню заходит женщина в халате лет сорока.
– Савелий, ты чего застрял? Суп остывает…
– Ладно, иду. Мне сегодня на ночное дежурство.
Полночь. Полутемный барак. Кудым, выходит из чулана, где сидел на старых телогрейках. Проходит к своей комнате и осторожно лезвием ножа приподнимает дверной крючок. Распахивает дверь. Бьет топором по спине Асхаба. Стаскивает с кровати, бьет в грудь. Замахивается на жену. Жена швыряет под топор подушку, белой куницей проскальзывает в дверь. Босая в ночнушке бежит через поселок в лесистый распадок.
Утром Кудыма двое ведут к милицейской машине. Он не сопротивляется. А у машины приостанавливается, смело оглядывает соседей, ищет глазами жену…
– Пусть помнит. Я вернусь.
Ингушка Рая отправила Кахира по бараку
