Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден
Собственные Хасаровы минганы теперь нападали на врага с тыла, усеивая притоптанную траву вражьими телами. Жажда цзиньцев дотянуть до границы была столь велика, что они даже не выстроили тыловую оборону – так и шли не оборачиваясь. Двигаясь рысцой следом, на юг, Хасар невзначай заметил цзиньского солдата, полулежащего за колючим кустиком. Солдат был ранен. Едва он заметил монгольского всадника, лицо его дернулось, а мутные глаза посмотрели с безмолвной мукой. Хасар подъехал и чиркнул ему кончиком меча по горлу – не из жалости, а просто в этот день он еще никого не убил: надо же хоть так поучаствовать в сражении.
Это действие словно лишило его части самообладания. Повернувшись, он выкрикнул двум своим минганам приказ:
– А ну, вперед, за мной! Негоже нам торчать здесь, когда хан воюет в поле!
Скача легким галопом, Хасар высматривал наиболее подходящее место для возможного удара. В сотне шагов от врага он привстал в седле, вглядываясь во вражеское построение в надежде увидеть там знаменосцев с императорским вымпелом. По всей видимости, это где-то в середине тех плотных рядов – преграды из людей, коней и металла, позволяющей обеспечить безопасность всего-то одному отчаявшемуся правителю. Свой меч Хасар вытер дочиста тряпицей и сунул обратно в ножны. Между тем воины наметили себе мишени и пустили в цзиньских солдат стрелы с безжалостной точностью. Сложно было сохранять самообладание в такой манящей близости от цели. Почти невозможно.
Воины Угэдэя вклинились во внешние ряды цзиньцев, вооруженных тяжелыми пиками. Цзиньские полки были дисциплинированны, но одной дисциплиной взять верх нельзя. Боевые порядки сломлены не были, но оказались обескровлены беспрестанными атаками всадников. Ряды бойцов растянулись, где-то подались назад или сжались до разрозненных очагов сопротивления, которые вздеть на копья или добить стрелами ничего не стоило.
В цзиньских рядах зазвучали рога, и около десяти тысяч мечников, обнажив по команде оружие, с криками бросились отражать натиск. Но бежали они под нескончаемым градом стрел, пущенных с близкого расстояния, поэтому передние ряды были измолоты и истоптаны. Общая масса вскоре оказалась раздроблена на группы из двух, трех, в лучшем случае десяти человек, которых встречали мечи всадников. При виде резни, что творилась впереди, задние ряды цзиньцев в неуверенности замерли, в то время как монголы строем двинулись вперед. Секунда-другая – и лошади уже неслись галопом, разя уцелевших встречных неудержимо, с безжалостной точностью. Ряды цзиньцев, редея, подавались назад.
Толуй видел, как брат вклинился вглубь вражеского войска, разя вместе со своими телохранителями неприятеля так, будто задумал прорвать цзиньское построение из конца в конец. Толуя охватили страх и благоговение. Такого безрассудства от брата он не ожидал, но того было уже не удержать, да и его воинов тоже. Угэдэй рвался напролом так, будто был бессмертен и неуязвим, хотя сам воздух вокруг наполнился дымом и смертью.
Дым на поле боя Толуй видел впервые. Это было что-то совершенно новое, и его люди с беспокойством взирали на ползущий в их сторону шлейф. К странному запаху Толуй привык, но громовой треск, сполохи и тяжкое сотрясание под ногами вселяли невольный, ни с чем не сравнимый ужас. Он просто не мог себя сдерживать, особенно при виде того, как Угэдэй ринулся в самую гущу. Отчаяние оттого, что они не в силах сдержать продвижение противника на юг, охватило всех. Битва грозила превратиться в хаос, в котором монгольское преимущество в скорости и меткости будет принесено в жертву слепой ярости.
Своих темников Толуй направил на помощь хану, с распоряжением расширить Угэдэевы фланги и клин, которым он врезается в цзиньскую армию. Толуй ощутил прилив гордости, когда его сын Мунке прокричал приказ своему мингану, воины которого последовали за командиром беспрекословно. Чингисхан не часто воевал плечом к плечу с сыновьями. Толуй опасался за жизнь Мунке, но все же улыбался от удовольствия, видя, каким храбрым и сильным тот вырос. Сорхатани, когда он ей расскажет, будет гордиться сыном.
Клубы дыма снова рассеялись, и Толуй замер в ожидании очередного раската. К этому моменту армия цзиньцев стала ближе и теперь спиралью оплетала его людей, продвигаясь к югу, все время к югу. Толуй выругался, когда цзиньский солдат, не желая нарушать строй, упрямо пролез чуть ли не под самой мордой лошади. Толуй убил его ударом в шею, в том месте, где заканчивается доспех.
Толуй поднял глаза и увидел, как сотни вражеских воинов быстро шагают по направлению к его позиции. Доспехи на них как на обычных солдатах, а вот оружием служат какие-то странного вида черные железные трубы. Было видно, как солдаты сгибаются под их весом, но действовали они с отчаянной целеустремленностью. Вот вражеские командиры пролаяли команду заряжать и изготовиться. Толуй нутром почуял, что времени на это им давать нельзя.
Уже изрядно осипшим голосом он выкрикнул распоряжения. Один минган развернулся, чтобы уничтожить новую угрозу, выбыв таким образом из состава тумена, идущего на помощь Угэдэю. Остальные следовали за своим военачальником без колебаний, взмахивая мечами и пуская стрелы во все, что только встречалось на пути.
Цзиньских солдат рубили за возней с железными трубами. Кого-то затаптывали копытами, другие гибли, запихивая шипящие запалы в свое оружие. Немало труб попадало наземь, и монгольские воины отдергивали от них своих лошадей, а то и бросались, крепко зажмурясь, прямо на их отверстые жерла.
