Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

Если двоюродный брат думает закрыть границу, то Сюаню не выжить. Молодой император с ожесточением почесал вспотевший лоб, оставив на нем красный след от ногтей. Но не будет же его родич стоять и равнодушно смотреть, как его убивают? Хотя откуда он мог это знать. От напряжения к горлу непрошеным комком поднялась желчь. Между тем конь, ступая в спокойном центре бурлящего водоворота, влек хозяина все ближе к границе.

С глубоким вздохом Сюань созвал своих полководцев и начал резким тоном отдавать приказания, которые расходились по рядам, как круги по воде, и края армии укрепились. Позицию спешно заняли солдаты с тяжелыми щитами, создав прочную линию обороны, которая выдержит натиск монголов до подхода к границе. Для императора это был последний отчаянный план, направленный единственно на то, чтобы уцелеть, но на этом этапе сберегающий и жизни многих солдат. Вот уже несколько дней кряду цзиньцы оборонялись. Если граница на замке, то армию придется развернуть и направить главный удар на хана. Численное превосходство все еще на их стороне, а солдаты горят желанием поквитаться с врагом за каждый нанесенный удар.

От такой мысли приятно плыло в голове, и Сюань прикидывал, не атаковать ли даже в том случае, если их пропустят. Все, чего ему хотелось, – это оказаться в безопасности с войском достаточно большим, чтобы иметь веское слово на будущих военных советах. А монгольский хан окажется в вопиющем меньшинстве. Грубому кочевнику-скотоводу останется лишь растерянно остановиться при виде этих свежих и столь многочисленных полков.

Первые ряды сунцев, достигнув границы, остановились – сплошь безукоризненные ряды в разноцветных доспехах, под развевающимися сунскими знаменами. Откуда-то из переднего ряда построения вылетело дымное облачко, и с громовым перекатом выстрела над травой прошелестело каменное ядро. Из цзиньцев оно никого не задело, так что, судя по всему, послание предназначалось не им. Сунский принц выкатил в поле пушки – огромные металлические трубы на колесах, способные единым выстрелом опрокидывать целый конный строй. Пускай-ка хан обдумает эту небольшую деталь.

Армия Сюаня продолжала маршировать; сердце императора билось как птица, пока они приближались к темным рядам.

Хасар не мог поверить своим глазам, оценив размер армии, вышедшей к сунской границе; прямоугольники ее полков тянулись до самого горизонта. Своего сражения у Барсучьей Пасти южная империя, в отличие от северной, явно не проиграла. Ее император не посылал на убой свои армии и не видел их измятыми, растерзанными, разгромленными. Его солдаты еще никогда не бежали в ужасе от монгольских всадников. Хасар ненавидел их за великолепие и вновь жалел, что нет сейчас здесь Чингисхана – хотя бы затем, чтобы видеть, как в его глазах разгорается гнев от такого зрелища.

Боевые порядки сунцев растягивались на мили, оттеняя незначительность своих цзиньских сородичей, приближавшихся к границе. Темп их продвижения заметно замедлился. Так и непонятно, знал цзиньский император, что ему позволят пересечь границу, или, наоборот, готовился получить от ворот поворот. Последнее вселяло некоторую надежду – единственное маленькое утешение в противовес ярости и возмущению Хасара. Ведь битву выиграл он! Цзиньские полки целыми днями пытались сдерживать его натиск, но лишь один раз сами пошли в контратаку, тогда как его люди пронзали их ряды. Его тумен напоил землю их кровью, перенес взрывы и град раскаленного металла. Сколько его воинов получили ожогов и увечий, сколько их оказалось изрезано и изломано! Они заслужили победу – и тут вдруг у них ее вырывают из-под носа…

Его двухтысячный резерв был по-прежнему свеж. Хасар велел подать флагом знак погонщикам верблюдов, что двигались примерно тем же темпом. К верблюжьим горбам с обеих сторон были приторочены барабаны наккара. По всей протяженности рядов мальчишки-погонщики тут же подняли гром, молотя по барабанам обеими руками и слева и справа. По условному сигналу вперед бросились лошади в доспехах, а воины на них стали медленно опускать тяжелые пики, непринужденно ими поигрывая, демонстрируя силу и опытность. Стена всадников вторила барабанному бою кровожадным воплем, наводящим на врага ужас.

Два мингана Хасара бросились на врага на всей скорости; от потрясенных цзиньцев их отделяли каких-нибудь двадцать шагов. Командир видел, как некоторые солдаты втыкают длинные щиты в землю, но такую атаку могла остановить разве что сплошная стена из щитов. Имеющие хорошую выучку офицеры попытались бы сдержать врага, выстроив стену из щитов и копейщиков. Но люди императора, замирая от ужаса, продолжали маршировать.

Морды и грудь монгольских лошадей прикрывала легкая броня. Сами воины, вооруженные пиками и мечами, были в пластинчатых панцирях и шлемах. В их седельных сумках лежало то, что могло пригодиться в бою. На цзиньскую армию они накатили, будто горная лавина.

Видно было, как передние ряды смялись, продавленные пиками и копытами. Некоторые лошади, противясь, с отчаянным ржанием косили шалыми глазами, и тогда всадники рвали им удилами губы и с сердитыми криками разворачивали для нового броска. Остальные неслись прямиком на цзиньцев. От силы удара пики и тех и других ломались в щепу. Отбросив сломанные древки, монгольские воины хватались за мечи руками, натренированными двадцатью годами натягивания лука, без устали рубя наотмашь, все время наотмашь, по оскаленным лицам врага.

Хасара обдала теплая морось алых капель: под ним убило лошадь, и он предусмотрительно спрыгнул. На губах он почувствовал чью-то кровь и с отвращением сплюнул, не обращая при этом внимания на протянутую руку кого-то из телохранителей, спешащего подсадить своего командира в седло. Ярость оттого, что потрепанная императорская армия уходит, мутила рассудок. Хасар двинулся на вражеских солдат, не поднимая меча, пока на него не напали. Встречные его удары были коварны и точны, и по мере того, как он со своими продвигался вперед, цзиньцы, вместо того чтобы нападать, по большей части пятились.