17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера том II - Альберт Беренцев
Меч был вложен мне в руку.
Толпа замерла, завороженная шоу. А на трибуну, выглядевшую теперь голой без нацистской драпировки, тем временем вытащили Геббельса.
Геббельса подлечили, умыли, хорошо накормили, он даже был одет в свой фирменный коричневый костюм.
А я, в свою очередь, вчера потренировался — я рубил моим мечом тыквы, запасенные в Вевельсбурге еще с прошлой осени. И я очень наделся, что снести голову Геббельсу будет не труднее, чем разрубить тыкву. На живых людях я, естественно, не тренировался, хотя директор Аненербе Вюст, считавший себя дипломированным историком, предлагал мне именно это. Однако я это предложение решительно отверг, так что сейчас мне предстояло впервые казнить человека не пистолетом, а мечом.
Двое дюжих ᛋᛋ -маннов из батальона моей охраны поставили Геббельса на колени. Геббельс не был связан, и даже рот ему не заткнули, мне казалось, что так будет эффектнее. Король должен показать всем, что ничего не боится.
— Я обвиняю доктора Геббельса в том, что именно он обманул вас, — объявил я в микрофон, — Именно он насрал вам в мозги, заставил вас своей гнусной ложью довести родину до катастрофы. Геббельс виновен в гибели миллионов немцев. И мой приговор ему — СМЕРТЬ.
Чуть поколебавшись, я еще добавил крылатую фразу Неда Старка:
— Кто выносит приговор — тот и заносит меч, друзья! Моя честь требует лично разделаться с доктором Геббельсом, как с олицетворением нацизма.
Это, конечно же, был тотальный беспредел с моей стороны. Как и все остальное, что я делал. Геббельс еще сегодня утром был в Берлине, под охраной Вермахта, но мои люди с боем отбили бывшего рейхсминистра, похитили его и теперь доставили сюда в Нюрнберг самолетом.
Я прошелся по трибуне, картинно полоснул мечом по воздуху.
Над Цеппелин-фельд висела звенящая тишина. Как известно, человек вообще не способен оторваться от зрелища казни, ничего интереснее чужой смерти не бывает на свете в принципе…
— Я готов умереть за фю… — прошипел Геббельс.
Но закончить фразу фанатик не успел. Мой меч ударил по его шее, вырвал кусок мяса. Кровь брызнула на трибуну, Геббельс упал и захрипел. Вот только голова как была у него на плечах, так и осталась.
Вот черт. Ни фига не вышло.
Я осознал, что теперь, когда Геббельс бьется в конвульсиях, пуская фонтаны крови, я ему по шее уже никак не попаду.
Так что я просто воткнул меч Геббельсу в лицо, еще раз и еще…
Но тварь все хрипела, все извивалась и харкала юшкой. Не человек, а змеюка!
— Чёрт!
Я бросил меч, тот с громким звоном упал на трибуну.
Расстегнув кобуру, я достал пистолет и вогнал в Геббельса всю обойму, пуля за пулей. Включенный микрофон разнес мои выстрелы по полю, сделал их оглушительными, усилил в сотню раз.
И лишь тогда Геббельс угомонился и наконец соизволил сдохнуть. Охрана утащила труп рейхсминистра, оставив на трибуне длинную кровавую полосу.
Гротманн хотел было забрать меч, но я не дал, вместо этого я поднял оружие и сжал его в руке.
— Рейхсфюрер, Нюрнберг окружают войска, — шепнул мне Гротманн, — И бомбардировщики уже подняты.
Ясно.
Ольбрихт явно был уже в курсе, что я тут наболтал. Я бы сейчас отдал всё, чтобы увидеть его постную рожу хоть на секундочку.
Но я жестом показал Гротманну, что мне плевать. А потом указал на Айзека. Гротманн тут же утащил Айзека в фюрер-палаты внутри трибуны. Теперь я остался на трибуне один, если не считать двух самых фотогеничных и рослых охранников, которые торчали за моей спиной еще с самого начала выступления.
Я не собирался убегать. Только не теперь. Show must go on. До самого логического конца, после которого никто уже не сможет противопоставить мне ничто.
Я вернулся к микрофону, положил перед собой окровавленный меч, чтобы все его видели.
— Знаю! — горячо произнес я в микрофон, — Знаю, что вы мне не верите. Но поверить придется. Сейчас же. Я — король Генрих Первый Птицелов, из династии Людольфингов. Ваш король. Родич древних гипербореев. Ныне, в самый темный час немецкой истории я возродился, и я пришел вас спасти, мои возлюбленные отважные германцы. Моя храбрость, в которой вы, я надеюсь, уже убедились — моя храбрость спасет вас! Ваша храбрость спасет вас! А еще нас всех спасет чудо. Вы много страдали, клянусь, вы заслужили чуда. Вы заслужили, чтобы кто-то дал вам веру, развеял все ваши сомнения. И я сделаю это. Ныне ваши сомнения будут уничтожены. Я явлю вам чудо!
Я подал знак.
На трибуну чинно вышел кардинал католической церкви, баварский архиепископ в своем черном облачении. Нюрнберг относился именно к его епархии, а более высокопоставленного церковника я, к сожалению, найти так и не успел.
И даже этого архиепископа мне пришлось уламывать целых два часа, он воротил от Гиммлера нос, как и все они.
Вот только он уже увидел, увидел то, что я сейчас собирался показать тысячам…
И только поэтому поверил мне и согласился мне помочь. Ну и еще мне, разумеется, пришлось подмахнуть документ, возвращающий католической церкви в Германии все её древние права, и даже их расширяющие.
И это было правильным. Какой я король без поддержки церкви?
Кардинал осторожно переступил следы крови на трибуне, поморщился, потом встал рядом со мной. Я пропустил святого отца к микрофону.
— Ныне вы узрите, что намерения этого человека чисты, — провозгласил кардинал, — И убедитесь, что он желает блага Германии и является нашим королем по праву. Вы убедитесь, что Бог с ним. Помолимся. Помолимся за спасение нашей несчастной родины, за возрождение Германии!
Я покосился на кардинала.
Вообще мы так не договаривались. Предполагалось, что кардинал признает меня не просто королем, а конкретно Генрихом Первым. Предполагалось также, что он сейчас официально объявит Чудо Господне, а меня — чудотворцем.
Однако не прокатило. Видимо, кардиналу христианская совесть помешала официально анонсировать чудеса, равно как и топить за реинкарнацию. Так что текст своего и так короткого выступления кардинал самовольно сократил еще больше. Ну да ладно. И так сгодится.
Архиепископ жестом благословил толпу. Кто-то из собравшихся даже перекрестился, даже забормотал молитву — невиданное зрелище для территории съездов НСДАП.
Повисла тишина. Поднялся тихий и теплый майский ветерок…
На трибуне появилась моя дочка Гудрун.
Волосы заплетены в две косицы, сама в белоснежном длинном платье, как у невесты. На шее у Гудрун висел на ленте рыцарский крест — с мечами, дубовыми листьями и
