Кристиан Жак - Пылающий меч
Главный казначей вернулся домой в превосходнейшем настроении, собираясь побаловать себя отдыхом и изысканным ужином.
Но, войдя в свой роскошный дом, первой он увидел Ветреницу, и аппетит у него сразу пропал. В глазах красавицы азиатки горела такая ненависть, что Хамуди невольно вздрогнул.
— Я хотела бы повидать вашу супругу, — ледяным тоном произнесла гостья.
— Она… она навещает заболевшую госпожу Танаи.
— Я дождусь ее.
— Не хотите ли прохладительного?
— Нет, я хочу не прохладительного.
— Прошу вас, сядьте, располагайтесь поудобнее.
— Удобнее всего мне стоять.
Хамуди был не в силах выдержать взгляд Ветреницы, в котором не было ничего соблазнительного. На его счастье, Има скоро вернулась, войдя в дом с большим шумом, еще с порога громко зовя служанку.
— Ветреница! Какая приятная неожиданность, но…
— По твоему навету убит Минос!
— Как… Как ты можешь…
— Ты потребовала голову человека, которого я любила, и ты ее получила. Теперь ты поверила в свое всемогущество. Но ты заблуждаешься. Ты потеряла разум, и ты погибнешь.
Госпожа Има подбежала к своему супругу и крепко обняла его.
— Ты слышишь, дорогой? Она угрожает мне.
Положение Хамуди было незавидным. Ему нужно было успокоить Иму и не рассердить сестру владыки.
— Не сомневаюсь, что речь идет о досадном недоразумении, уверен, что…
Глаза Ветреницы вспыхнули яростью.
— Убийцы и их подручные будут наказаны! — голосом, от которого кровь леденела в жилах, произнесла она. — Небесный огонь испепелит их.
Азиатка повернулась и медленно направилась к двери, не удостоив внимания бившуюся в истерике Иму.
Полководец Яннас пинком перевернул мертвого египтянина на спину. Его воинам наконец-то удалось справиться с этим лучником. Спрятавшись в ветвях сикоморы, искусный стрелок уничтожил множество гиксосов.
— Остальных вы тоже перебили?
— Еще один жив, — отозвался первый помощник. — Но удары его сердца сочтены.
Яннас смотрел, как полыхают паруса на трех первых судах, сильно пострадавших и уже готовых уйти под воду.
— Позвать ко мне капитанов!
Три офицера низко склонились перед флотоводцем.
— Вы прекрасно знали, какие опасности могли грозить судам! — возвысил голос разгневанный Яннас. — Почему вы не приняли мер предосторожности?
— Противник действовал с большой хитростью, — отвечал самый старший и самый опытный. — С нашей стороны не было допущено ошибок.
— Были! Вы позволили слабому одолеть себя, в этом ваша ошибка. Вы недостойны своих высоких званий! Корабли уцелели только благодаря матросам, среди которых я и найду новых капитанов. Ваши трупы будут болтаться на мачтах. Пусть враги видят, как гиксосы наказывают бездарных!
Яннас отвернулся от обреченных на смерть и принялся выбирать новых командиров.
— Путь свободен и на воде, и на суше, — объявил первый помощник. — Мы можем двигаться вперед без опасений.
— Египтяне преподали нам хороший урок, пожертвовав многими мужественными воинами, — заговорил Яннас, обращаясь к помощнику. — Мелкие засады — преддверие большой. Они вились вокруг нас, словно оводы, а теперь исчезли. Неужели мы поверим, будто им хотелось нас только покусать? Нет, они дали нам понять, что приготовили серьезную западню. Мы не знаем, где она ждет нас — далеко или поблизости. Поэтому не будем торопиться, обследуем каждую пядь земли, чтобы заранее обнаружить настоящую опасность.
17
Барка царицы Яххотеп мчалась на всех парусах. Едва она причалила к фиванской пристани, едва с борта на берег перебросили первую доску, как царица была уже на берегу и, усевшись в паланкин, приказала носильщикам бежать во дворец. На пороге ее ожидал управляющий Карис.
— Моя мать еще жива?
— Отходит, госпожа.
Юный фараон Яхмос вышел навстречу матери.
— Я постоянно находился у изголовья бабушки, — сказал он тихо. — Она говорила о моих обязанностях и неизбежном одиночестве фараона. Бабушка обещала непременно быть со мной рядом, когда мне будет больно и трудно. Единственное, чего она опасалась, что не успеет увидеться с тобой, мама.
Яххотеп осторожно отворила дверь в опочивальню Тетишери.
Старая царица с неимоверным усилием поднялась со своего ложа и теперь сидела в кресле, глядя на заходящее солнце. Ее жизнь тоже готова была закатиться, Тетишери едва дышала.
— Я здесь, — прошептала Яххотеп, взяв мать за руку.
— Я счастлива… Я молила богиню Запада помедлить немного и дождаться твоего прибытия. Мы уже сражаемся с гиксосами?
— Еще нет.
— Они допустили просчет, дав нам время укрепиться… Ты рождена для того, чтобы освободить Египет, и ты добудешь победу для всех нас, для тех, кто уже умер, и для тех, кто еще не родился.
Несмотря на предсмертную слабость, голос Тетишери был звучен.
— Знаешь ли ты, что такое жизнь, возлюбленное дитя мое? Мудрецы дали свой ответ, запечатлев его иероглифами. Жизнь — это узел, что связывает вместе, а потом освобождает друг от друга душу и тело. Она — шнурок на сандалиях, благодаря которым мы движемся вперед, зеркало, в котором мы разглядываем небеса, цветок, который набирается сил и расцветает. Жизнь — ухо, внимающее Маат, которая наполняет нас силой, жизнь — это созидательное Око. В тебе есть все ипостаси жизни, Яххотеп, и они даны тебе для того, чтобы ты возвела истинного фараона на трон живущих. Я никогда не сомневалась в тебе, твое сердце не ведает мелочности и низости. Ты умеешь справляться с горем и бедами, умеешь согревать сердце огнем надежды. Я приготовилась к смерти, о Мут, мать богов! Поухаживай за мной, умасти мне лицо разглаживающим притиранием и нанеси на губы немного охры. Я не хотела бы уйти, не приведя себя в порядок.
Яххотеп направилась в соседний покой, где Тетишери хранила ларец с умащениями и красками, а старая царица тем временем перешла в мир иной. Она не хотела причинить боль дочери последним вздохом, она хотела уйти красивой.
Яххотеп исполнила последнее желание матери, тщательно и любовно нанеся краски на ее лицо.
Яххотеп наполнила дворец дивными благоуханиями. Телом Тетишери, следуя древним ритуалам, занимались опытные бальзамировщики. Джехути, верховный жрец бога Амона, читал молитвы во время заупокойного бдения, и под их мерный ритм старая царица спокойно шла по дорогам Дуата — египетского царства мертвых.
Сердцем Тетишери стал каменный скарабей, оправленный в золото. Символ посмертных перерождений, он будет ей помощником во время последнего суда и сохранит ей вечную молодость.