Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
Регент смерил его долгим надменным взглядом, но бесстрашный маркиз не отвел глаз. Тогда его высочество повелительным жестом пухлой белой руки указал ему на дверь.
– Идите, сударь. Я последую за вами.
Де Ла Гиш чопорно поклонился и покинул комнату, следом за ним вышел д’Антрег, закрыв за собой дверь.
Побелевший от гнева регент повернулся к мадемуазель де Керкадью. Его била дрожь, черная ярость затопила душу. Но его высочество справился с собой и вкрадчиво сказал девушке:
– Я скоро вернусь, дитя мое. Очень скоро.
И Месье важно прошествовал к двери. Плащ остался висеть на стуле.
Ослепленная стыдом и страхом, Алина молча проводила регента взглядом. Ее преследовал жгучий, исполненный презрения взгляд маркиза, мысли которого были написаны у него на лице. Прижав руку к груди, девушка слушала, как шаги принца и двух его спутников стихают на лестнице. Потом она стремительно развернулась, упала на колени возле стула и, закрыв лицо руками, горько зарыдала.
Глава XXXVII
Прямодушный маркиз
Месье шагал по коридору гостиницы «Медведь», и его с головы до ног била дрожь. Досада на несвоевременное вторжение мешалась с гневом, вызванным беспримерной наглостью маркиза.
Граф и маркиз ждали его на галерее. Д’Антрег облокотился на перила балюстрады. Ла Гиш стоял прямо, в напряженной позе. Он тоже дрожал, но только от гнева. Этот бесстрашный солдат, горячий и прямодушный, презирал придворные манеры. Послание, которое он привез, было выдержано в довольно категоричном тоне, который маркиз не собирался смягчать.
Пока они ждали регента, маркиз устремил на д’Антрега пылающий взгляд и с глубочайшей горечью произнес:
– Так, стало быть, это правда!
Д’Антрег пожал плечами и, как всегда, цинично улыбнулся.
– Стоит ли из-за этого горячиться?
Ла Гиш ожег его презрительным взглядом и промолчал. Он считал ниже своего достоинства тратить слова на этого прихвостня. Он предпочитал приберечь их для принца.
И вот принц – воплощение надменного раздражения – предстал перед ними.
Под галереей, на которой они стояли, находилась общая комната. Там за картами и триктраком сидели несколько горожан. Несмотря на свое состояние, Месье понимал, что беседа не должна происходить здесь, где она может быть услышана посторонними.
– Следуйте за мной, – распорядился он и направился к лестнице.
Хозяин провел их в маленькую комнату на первом этаже, зажег свечи и оставил господ одних. Только тогда надутый как индюк регент обрушил на маркиза и графа свое негодование:
– Похоже, мое положение уже ничего не значит, господа. Дошло уже до того, что даже люди благородного происхождения настолько непочтительно относятся к моей особе, что не раздумывая врываются ко мне без спросу? Я еще многое мог бы сказать, но сначала хочу услышать ваши объяснения.
Ла Гиш не заставил себя ждать:
– Возможно, выслушав меня, вы сочтете, что вам не стоит больше ничего говорить, монсеньор, – язвительно заметил он. – Объяснений множество, и – предупреждаю вас – не очень приятных.
– Меня удивило бы, если бы это было иначе. – Принц фыркнул. Как и все неумные люди, он изливал свое дурное настроение, не обременяя себя мыслями о достоинстве, которое пристало августейшим особам. – Я почти оставил надежду услышать когда-нибудь приятные новости. Так уж скверно мне служат.
– Скверно! – От лица маркиза отхлынула кровь; даже губы его побелели. В глазах Ла Гиша сверкнули молнии. Ни один упрек в эту минуту не мог бы вызвать у него большего негодования, и потому он отбросил последние остатки почтительности, принятой в обращении с царственными персонами. – Вы сказали, вам скверно служат, ваше высочество? Бог мой! – На миг маркиз замолчал, словно не находя слов от возмущения. – Я приехал из Тулона, который три месяца назад признал короля, признал вас. С тех пор как мы подняли там королевское знамя, наша сила выросла. К нам стеклись роялисты со всей страны; и даже те, кто не поддерживал монархию, но озлобился на нынешнее правительство после падения жирондистов, присоединились к нам. В Тулон пришел английский флот под командованием адмирала Гуда,[286] к нам на помощь поспешили войска из Испании и Сардинии. Восстание в Тулоне открывало возможность поднять весь юг, привести его в движение, которое очистило бы Францию от революционной заразы. Чтобы добиться этого, чтобы пробудить энтузиазм и укрепить мужество восставших, нам требовалось присутствие одного из принцев крови; ваше присутствие, монсеньор, поскольку вы представляете Францию и фактически являетесь главой королевского дома, за который мы сражаемся. Нам казалось, столь бесспорного доказательства нашей преданности достаточно, чтобы привести вас к солдатам, проливающим за вас кровь. Когда выяснилось, что это не так, мы стали посылать к вам курьера за курьером, мы убеждали, заклинали, чуть ли не приказывали вам занять надлежащее место во главе вашей армии. Шли дни, недели, месяцы, но ни чувство долга, ни наши просьбы не побудили вас сдвинуться с места. И наше мужество стало таять. Люди начали спрашивать себя, как могло случиться, что принц крови пренебрег своим долгом перед теми, кто готов отдать за него жизнь.
– Сударь! – яростно перебил его регент. – Вы позволяете себе нестерпимые выражения. Я не стану вас слушать, пока вы не соблаговолите обращаться ко мне с подобающим почтением. Я просто не стану вас слушать.
– Станете, клянусь Богом, даже если это мои последние слова. – Маркиз переместился к двери, загородив регенту выход, и таким образом физически утвердил себя в роли хозяина положения. А его праведный гнев помог ему овладеть ситуацией и в моральном смысле.
– Господин д’Антрег, я взываю к вам! – вскричал принц. – Ваш долг – вступиться за меня!
Господин д’Антрег, обескураженный чрезмерными выражениями Ла Гиша, услышав этот призыв, стушевался окончательно:
– Но что я могу поделать, монсеньор, если…
– Ничего. Вы не можете сделать ничего, – грубо оборвал его маркиз. – Поэтому лучше помолчите.
Регент шагнул вперед. На его побледневшем лице выступил пот. Он сделал повелительный жест.
– Пропустите меня, сударь. Я не стану вас слушать сегодня. Завтра, если ваш рассудок будет в лучшем состоянии, я, возможно, приму вас.
– Завтра, монсеньор, меня здесь не будет. Я выезжаю на рассвете. Долг службы вашему дому и вашему делу требует моего присутствия в Брюсселе. Так что вам придется выслушать меня сегодня. Вы должны знать то, что я имею вам сказать.
– Боже мой, господин де Ла Гиш! У вас хватает наглости удерживать меня насильно?!
– Мной руководит долг, монсеньор! – прогремел маркиз. – Вам следует знать, что за последний месяц в Тулоне распространились крайне нелестные для вас слухи, которые ставят под угрозу дело монархии.
