Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
Между прочим, силы неприятеля возрастали все больше и больше, под начальством Кази-Магомы и еще двенадцати других наибов. Утром 11-го февраля, когда колонна полковника Алтухова, бывшая впереди прочего отряда, стала сниматься с позиции на месте разоренного аула Дуготель, неприятель подумал, что мы хотим совсем оставить ущелье, и стал наседать на наших стрелков. Прилежащие снеговые горы почернели от множества чеченцев, бегавших, как муравьи. Они как бы спешили обойти вокруг, дав себе зарок не выпустить из ущелья ни одного человека. Отряд подошел к бывшему аулу Измаил-Юрт, откуда начиналась очень узкая дорожка, лесистая и под самыми горами. Чеченцы начали быстро спускаться с вершин и по колено в снегу бросались в шашки; но наши стрелки спокойно отходили, отражая врага меткой пулей. Тогда чеченцы опередили отряд с другой стороны и открыли сильный огонь сверху. Полковник Алтухов, вместо того, чтобы ускорить движение, – на что рассчитывали чеченцы, – повернул войска в сторону, занял позицию у Измаил-Юрта и с высоты открыл орудийный огонь. Гики чеченцев сразу замолкли; беготня остановилась; горцы смотрели сверху, как бы стараясь угадать, что будут делать русские. Когда же они увидели, что солдаты принялись разбивать палатки, то удалились с ругательствами. При этом отступлении колонна потеряла 14 человек. Но и после такого урока чеченцы не оставляли в покое русского отряда; каждую ночь они лазили по лесистым горам, стреляли, гикали, бранились: им было досадно, что наши не отвечают. Наконец, не зная, чем досадить, они стали кричать: «Иван, Иван! Ступай скорее домой… твоя мулла кричит!» – намекая этими словами на то, что наступил Великий пост. Шамиль, узнав про взятие ущелья, говорят, заплакал. Да и чеченцы не с охотой оставляли насиженные места: тут не было ровного клочка земли, не засеянного кукурузой или пшеницей; несколько тысяч семейств оставались на нынешний год без всякого продовольствия.
28-го февраля генерал Евдокимов двинулся дальше по реке Шары-Аргун через разоренные аулы, имея с правой стороны реку, с левой – высокие горы, а спереди – снежный хребет с крутыми обрывами. Не успела главная колонна спуститься в кручу, как авангард начал уже подниматься к подошве хребта. Дороги не было; ехать верхом нельзя, лошаденки с горными орудиями еле-еле карабкались; солдаты цеплялись друг за друга, упирались штыками и через каждые десять шагов останавливались. Попадалась такая крутизна, что вьючные лошади обрывались вниз. Отряд тянулся в гору гуськом – иначе было нельзя. Чем выше поднимались, тем глубже становился снег, тем больше крепчал мороз. При всем том, пот лил градом, поясница трещала от ранца, подкашивались ноги; но лишь только взобрались наверх, как все было забыто. На снегу растянулись в растяжку, как в пуху, и горя мало: спали как убитые. Генерал Кемферд был впереди с авангардом, версты за две, и уже успел разорить аул.
С утра же началась работа. Приказано весь пройденный путь очистить от леса. Солдаты рассыпались по лесу и, окружив деревья, человек по восемь, точили их топорами под самый корень. Как только дерево начинало трещать, они отскакивали прочь и, глядя на него, ожидали, куда оно упадет. А между тем великан стоит. Тогда два-три смельчака разом подбегали и, рубанув топором, удирали во весь дух, с криком: «Идет, берегись!». И, действительно, на этот раз валится деревцо, до 45 сажен в вышину да сажень 5 в обхват. Шум, треск, земля трясется… и таких чинар нужно свалить целые тысячи, чтобы прорубить широкую просеку, удобную для движения не только пехоты или кавалерии, но артиллерии или обозов. Работали с утра и до ночи, работали по пояс в снегу и в воде, смотря по тому, где шла работа – наверху или внизу. Скоро начались туманы, непроглядные туманы: в пяти шагах ничего не видно. Случалось и так, что на горе пекутся солдаты от солнца, а внизу позиции плавают облака, из которых падает проливной дождь. С горы Дарган был виден в подзорную трубу аул Веден, столица Шамиля и сборное место его скопища. Чеченцам, плохо одетым и обутым, надоело мерзнуть, и они, как сказывали лазутчики, стали разбегаться по аулам. В первых числах марта работы подходили к концу: на всем пути светилась широкая просека; дорога спускалась уже вниз, оставалось скатить срубленные чинары да взорванные порохом пни, как тут наступил праздник.
В Страстную субботу, в крепости Воздвиженской, были освящены пасхи и перед вечером с нарочной оказией доставлены в отряд. Перед каждой ротой, какая где стояла на позиции, выровняли чистенькие площадки. Длинные столы покрылись белым холстом; сверху появились пасхи, яйца, куличи, водка и все, что следует. Всю ночь на позициях горели костры и войска с нетерпением ожидали утра. Ночь, хотя была и темная, но теплая, без ветра; снег давно уже стаял и залегал лишь в темных, бездомных кручах.
Стало рассветать. Войска выстроились на линейках. Как только выкатилось солнышко, тысячи голосов сразу запели «Христос Воскресе!», а потом – «Воскресение Христово видевши». Лица просияли; солдаты кидались друг к другу, христосовались со своими офицерами, и во истину были братья в этой магометанской земле, где впервые послышались слова христианской молитвы и раздались христианские лобзанья. Первые три дня не умолкали игры, песни, барабаны, бубны – день и ночь, ночь и день; на четвертый принялись доканчивать работу. 27-го марта просека была готова; по страшной крутизне пролегала прекрасная дорога,
