Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
Неприятельские работы продвигались все ближе да ближе, и служба пластунов с каждым днем становилась труднее. Ежедневно на ночь высылались на позицию, т. е. за линию наших артиллерийских выстрелов, свежие войска; пластуны же находились бессменно впереди войск. Обыкновенно неприятель надвигался ночью: выставит вперед туры или мешки с землей, прикроется ими и начинает копаться, утром и готова батарея. Пластуны заблаговременно открывали эти работы и первые давали знать на бастион. Отсюда, не глядя на темную ночь, начинали палить, и палили довольно метко, потому что место уже указано: гляди – и помешают неприятелю, задержат его работу. Вот в чем заключалась служба пластунов на позиции; но когда им пришлось копать свои ложементы за полвыстрела от неприятельских работ, то сменам приходилось оставаться по целым суткам. И в ложементы-то попадали ползком, – иначе нельзя было, потому что вмиг расстреляют. С вечера человек обмокнет, к утру промерзнет, да целый день сидит впроголодь, особенно если забыл прихватить сухарей. Тяжелая и опасная служба уменьшила число пластунов почти вдвое; до самого конца осады они оставались также страшны врагу, хранили тот же бодрый дух, что и в начале.
В ночь на 5-е апреля они лежали, как и всегда, в ложементах; за ними, во второй линии, рота екатеринбуржцев. Неприятель в то время вел мину к 4-му бастиону и, проведав контр-мину, порешил взорвать свою. Не только вся местность впереди, но и сам бастион несколько раз содрогнулся, как бы от землетрясения: глыбы земли и камней взлетели на воздух; особенно досталось крайнему ложементу, ближайшему к порошке, где был заложен порох. В то же мгновение неприятель открыл по всей линии жестокий огонь, причем пустил в ход и ракеты. Рота, бывшая в прикрытии, тотчас отступила на бастион: здесь переполошились, барабанщики оторопели; один только Моргунец, барабанщик 2-го батальона, схватил барабан и живо забил тревогу. Все ждали приступа. Между тем от пластунов вестей никаких; стали за них побаиваться. Тогда Макар Шульга – тоже пластун – вызвался их проведать. Ловко и отважно пробрался храбрый казак и через час донес, что в пяти ложементах пластуны на своих местах и шибко ведут перестрелку, а шестого, крайнего, он не заприметил: должно быть, его засыпало. Распорядились послать и к этим молодцам. Что же оказалось? Их, действительно, присыпало-таки землей, но, пустив в ход свои шапки да пригоршни, пластуны успели пообчиститься и теперь берегут воронку: ни один еще француз не посмел к ней подойти. А известно, что после взрыва неприятель первым делом бросается занять свою воронку, как уже готовую яму.
Так как у смельчаков не хватало патронов, то к ним послали и патронов, и подкрепление из трех человек. Шибко рвались неприятельские стрелки, однако не могли занять воронку и оставили возле нее кучу своих же убитых. Вице-адмирал Новосильский, бывший свидетелем этого подвига, представил всех трех пластунов к знакам отличия и такую же награду выхлопотал барабанщику Моргунцу. Неустрашимость пластунов Новосильский выставил в приказ, как пример, достойный подражания всем войскам своего бастиона. Самое же лестное было для пластунов то, что в пехотных полках заводились по их образцу особые пластунские команды. Дали этим командам штуцера, высылали по ночам вперед, в волчьи ямы, освобождая в то же время от всякой другой службы. Солдаты стали перенимать от казаков их ухватки, привычки и даже старались одеваться «по-пластунски». Пластуны подсмеивались у себя за кашей над младшими братьями, но при людях не подавали и виду; напротив, обращались с ними по-отечески. Больше дружили пластуны с моряками. Это народ бывалый, больше видел свету и встречал людей не по одной одежде. Пластуны и потому еще дружили с моряками, что вместе с ними ходили в охотниках на самые отважные дела, а нужда сближала людей. Как народ домовитый и запасливый; моряки могли по-братски делиться хлебом-солью и даже винцом. Покажет иной раз пластун свой пустой капшук и покручинится моряку, что третий день нечем набить его маленькую люльку (трубочку); моряк сейчас вывернет ему весь свой запас, оставит себе разве самую малость. А то уже дело заурядное, коли идет пластун мимо блиндажа, моряки зазовут его к себе, сунут ему ложку в руку, покормят борщом с салом и как бы там ни было тесно, а потеснятся еще больше – обогреют казака и дадут ему отдохнуть. Давали они пластунам и парусину на подстилку – нет, не взяли: лишнее, говорят; так и спали на земле.
Служба в закубанских укреплениях тоже была не мед: днем – в прикрытии скота на пастьбе, или в цепи при рубке леса; ночью – на бруствер или в секрет; но там, по крайности, играли утреннюю и вечернюю зорю, читали «Отче наш», пели песни. На севастопольских позициях ничего этого не было: барабаны и рожки оставались только для тревоги да сигналов. Конечно, на бастионах было полегче, чем в залогах: придут после смены на бастион, все равно, как домой, особенно, если найдут борщ или кашу. Но и тут случались нежданные оказии. Только что усядутся пластуны в кружок и только урядник скажет: «Господи, благослови!» – Как бомба бух! В середину кружка – лопнет на досаду голодным людям, опрокинет борщ, прольет горелку… И не знают пластуны, о ком жалеть – о товарище ли, который пошел на тот свет, о борще ли, или о горелке? И кума жаль, и пива жаль. Еще бывало и так: пошлют в город за обедом и винной порцией, и ждут. Ждут, ждут, «аж тошнить начнет», и накладут с три короба сердитой брани «неповоротням», а они бедные, совсем не виноваты: с ними повстречалась ведьба-бомба и отняла даже то, что отпустила казна. – Как тут не вспомнить добрых товарищей, которые не раз выручали голодных пластунов?
Старики и теперь, в часы зимней беседы, вспоминая о прошлом, сличают французов и англичан со своим домашним противником – кавказскими горцами. «Наши, – говорят они, – стреляют лучше, хотя, конечно, не те у них ружья, что у англичан или французов. Немало было и у них хороших стрелков, но с горцами не сравняться, потому, главное, что те не понимают, когда нужно стрелять, когда следует выждать, все равно, как и наши солдаты. Насчет рукопашки и говорить нечего: горцы смелее и завзятее; один лезет на тебя спереди, двое – с боков; притом же раненных не
