Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
Между тем наступали холода; высокие Саганлугские горы уже покрылись снегом. В то время, когда наша конница была занята аванпостной службой и развлекалась частыми стычками то с фуражирами, то с беглецами, пехота скучала без дела. Всем хотелось приступа. Особенно смутно стало в лагере, когда узнали о сдаче Севастополя, и узнали это и в Карсе. В цитадели началась пальба, на пикетах турки кричали «ура» – одним словом, весь Карс пришел в движение. От перебежчиков узнали, в чем дело. В этот же день неутомимому Бакланову удалось, что называется, сорвать наше горе. Он давно уже заметил, что турки по ночам пасут своих лошадей, но до поры до времени оставляя их в покое. 11-го сентября, на рассвете, он скрыл под горой казаков и милицию с одним орудием, а драгунам велел быть наготове. Как только фуражиры рассыпались по горе, казаки и горцы понеслись наверх; впереди на лихом кабардинском коне молодой Казбек. Казаки положили на месте человек 30 да 12 взяли в плен; остальные успели спастись. Вскоре после этого Виллиамс приказал перерезать всех оставшихся лошадей; многие хозяева выпустили их на волю, что было на руку нашим татарам: они гонялись за ними вокруг крепости по целым дням. Вместе с падением Севастополя, под Карсом было получено и другое тревожное известие, а именно, что в Трапезонте высадились турецкие войска. Они могли угрожать всему Закавказью, и потому Главнокомандующий решился штурмовать крепость. Прежде он рассчитывал выждать, пока ее защитники в конец обессилят, но теперь обстоятельства изменились: надо было поднять упавший дух войска, хотелось порадовать успехом царя и Россию. Намерение Главнокомандующего оставалось в тайне.
16-го сентября, в 8 часов вечера, войска получили приказание быть готовыми к походу; велел взять сухарей на два дня. Пробили зарю; в лагере стемнело. Звезды загорелись в ясном небе. Солдаты были одеты в шинелях поверх полушубков, в походных сапогах и фуражках с козырьками; за плечами – мешок с сухарями, шанцевый инструмент. После молитвы полки пошли на сборные места. Впереди лагеря Белевского полка собиралась колонна Ковалевского.
Подъехал генерал, окруженный свитой: «Ребята! Вы идете на славное дело, на дело, о котором будет говорить вся Россия: вы идете брать Карс. Я надеюсь, вы будете драться, как храбрые солдаты». Молча выслушала колонна слова любимого начальника; каждый понимал, что тишина – первое дело. С опущенными штыками тихо двинулись батальоны, имея между собой орудия. Стала подыматься двурогая Луна; ее косые лучи освещали наши колонны, бросавшие от себя длинные тени. Ночь была тихая, ясная; шли молча, полным, широким шагом; лишь изредка раздавался стук колеса, наскочившего на камень. Первая колонна двигалась по ровному мосту, переходила болотные луга, ручьи; вправо от нее, вдали, чернели высоты. От бивачных огней Дондукова присоединились в этой колонне казаки и драгуны.
Дальше шли вместе, направляясь на Шарахские высоты. Вскоре колонна повернула левым плечом и остановилась в небольшой лощине на отдых. Многие солдаты, несмотря на холод, прилегли на землю; другие шепотом вели беседу; лошади, понурив головы, дремали. Прошло два часа. Ковалевский вызвал всех офицеров Виленского полка и сказал им:
«Господа! Главнокомандующий сделал мне и вам большую честь; он назначил Виленский полк в первую линию. Мы пойдем в атаку в ротных колоннах. Каким бы огнем неприятель нас ни встретил – не стрелять, а выбивать его штыками. Раненых подберут сзади. Назначить по 12 охотников из роты: они пойдут впереди и послужат примером для прочих. Господа! Я надеюсь на вас!». Войска перестроились в боевой порядок. Безмолвно, как тени, двигались серые массы батальонов и рот по волнистой местности. Они спустились в глубокую лощину, потом поднялись на скат и здесь остановились; орудия сняли с передков. Впереди лежала возвышенность, которую следовало атаковать. Заря чуть начинала заниматься. Среди глубокой торжественной тишины раздался ружейный выстрел: солдат 2-й роты, надевая капсюль, нечаянно хлопнул курком. У неприятеля заиграл рожок. Первая колонна была открыта. Сразу застонала земля от гула непрерывной стрельбы; с заунывным визгом проносились гранаты и трескались одна за другой, то между наших колонн, то сзади у них. Пехоту совсем занесло дымом. «Вставай! Марш!» – раздалась команда. Солдаты вскочили, барабанщики забили к атаке, колонны пошли штурмовым шагом; офицеры впереди. «Сомкнись, ребята, прибавь шагу!». Ряды разрывались; солдаты и офицеры валились; не обращая на них внимания, остальные шли да шли, поднимаясь на высоты. «Ура!» – закричали впереди. С победным, оглушительным криком бросились колонны в гору, в надежде скорее выскочить из-под смертельного огня. Не тут-то было; пришлось бежать далеко в гору и между камнями. Пробежали, сколько было силы, снова пошли, еле переводя дух. Треск батальонного огня сделался громче; сквозь дым виднелись бруствера, от мелькавших, как свечи, частых огоньков. Местами вырывались пушечные выстрелы; под конец запрыгала по камням картечь – чистый ад! Солдаты валились уже не в одиночку, а кучками, друг на друга. Вторая линия колонн смешалась с первой; все столпилось. Ковалевский и полковник Шимкевич шли впереди с обнаженными шашками; офицеры, солдаты бросались за ними; наши охотники уже вскочили на бруствер, но проколотые штуцерными ножами, полетели кувырком. Ковалевский, смертельно раненный, вынесен из боя; Шимкевич свалился мертвый в ров. Солдаты потеряли голову, начали стрелять. Одни бросались за тела убитых товарищей, другие – за камнями, за лошадей и оттуда палили без всякой пользы. Мало-помалу, под завесой густого дыма, они начали отступать, пригнувшись к земле. Весь скат горы покрылся серыми шинелями; раздавались стоны, слышались вздохи, и некому было подать помощи. Все дело длилось не больше получаса, а многим оно показалось годами муки. Виленский полк медленно собирался внизу; он насчитывал теперь не более 300 человек,
