Приказано молчать - Геннадий Андреевич Ананьев
– Кони у нас табунные. Лошади пока что. Процент кавалеристов среди личного состава ничтожно мал, вот вам и нужно построить работу так, чтобы одновременно ремонтировать коней и обучать новобранцев. Скажете, не положено так. Верно. Из лошадей боевых коней должны делать опытные кавалеристы. Согласен. В мирное время. Сегодня иные нормы. Военные. Давайте подумаем, как козла с капустой в одной лодке везти.
Сколько хочешь думай, а вывод конечный один: заниматься на манежах все светлое время суток, а вечерами, при лампах, учить боевой и полевой уставы кавалерии, анатомию лошади и все остальное, что обязан знать конник.
На этом и поставили точку и, естественно, выполняли намеченное неукоснительно. Собственно, никого перегрузки не смущали. Все, во всяком случае, внешне, старались научиться воевать как можно быстрее, чтобы недолго задерживаться тылу. Все рвались на фронт. И вот этот день настал. Увы, не для Гончарова. Случайно ли, а, может, специально, но накануне погрузки полка в эшелоны (никто, кроме командира полка, начальника штаба и комиссара не знал даты погрузки, но все чувствовали, что она вот-вот подойдет) майор Черногалов вызвал старшину Гончарова и приказал:
– Часть личного состава полка приказано оставить на границе. Мы отобрали и красноармейцев, и коней, принимай их и – в Бахарден. Там сдашь и вернешься.
– А успею?
Понял командир полка заботу взводного, но ответил уклончиво:
– Должен успеть.
Как хотелось Гончарову вступить с командиром полка в пререкание, даже поскандалить с ним (Гончаров хотел этого или нет, но догадался, что выбор пал на него неслучайно), но перемог себя. Не стал перечить еще и потому, что устав это строго запрещает, и особенно потому, что с детства приучен уважать старших. Расстроенным он покинул кабинет Черногалова, в душе все же надеясь, что успеет выполнить задание до того, как полк будет отправлен на фронт.
Не успел. Еще в Бахардене узнал, что эшелон теплушек уже увозит полк на запад. Не выдержал, естественно, сокрушаться начал, и вот тут помощник дежурного, тоже старшина-сверхсрочник, даже старше Гончарова по возрасту, высказал по этому поводу свои соображения:
– Посуди сам, как объяснить там, – он ткнул пальцем на запад, – что взводом командует старшина. За какие заслуги? Кому-то угодил? Вот и не взяли. Сор из избы не хотели выметать.
Стиснул зубы Гончаров, чтобы не нагрубить завистнику, кто провел всю службу в вещевом складе и тоже считает, что достоин командовать взводом. Согласился со старшиной вроде бы совершенно спокойно:
– Вполне может быть. Вполне…
А в душе – буря. Такая, что не совладать с ней. Никак не совладать. Вышел размеренно из дежурки, кляня все на свете. Рассказать бы этому интендантишке, как заставу спас, да разве только заставу, но нельзя этого сделать. Нельзя. Приказано молчать…
Только к вечеру утихомирилась душа, но полного спокойствия так и не наступило, одолевать принялись раздумья. Грустные раздумья:
«За что такая судьба?!»
Первый раз, пожалуй, так откровенно поставлен вопрос. И нет на него вразумительного ответа. Просьба начальника отряда потерпеть ради интересов дела сейчас Гончарову казалась не вполне убедительной. Что же от пограничников скрывать? Если им не верить, так как же можно их на линию границы в дозор или в секрет посылать? Как на заставе держать? Неужто из-за одной паршивой овцы все стадо креолином мыть нужно?
Думал Гончаров обо всем этом, думал и – уснул, чтобы утром, проснувшись, выбросить всю чушь из головы.
В Ашхабад Гончаров вернулся не вдруг. На следующий день не подвернулась оказия, а незанятому человеку всегда найдется работа, вот и попросили его помочь молодому кузнецу перековать всех коней из резервного полка. Когда их работа была сделана, сразу нашлось и на чем ехать, и с кем ехать. А дома ждало его новое назначение – начальник учебной заставы 42-го стрелкового полка. Да, менялись времена, понимать уже начали войсковые начальники, что слаба кавалерия против танков, обузна даже. Конь, он на границе хорош, в горах незаменим, а лавинные атаки на фронте, как в Гражданскую войну, теперь просто бессмысленны. Пехота стала царицей ратных полей. Хорошо вооруженная пехота. И в такой ситуации никому нет дела до того, легко ли стать пехотинцем старшине Гончарову, штыком проткнутому?
Верно, вернулись к нему сила и ловкость, в седле себя он чувствовал вполне уверенно, на турнике и брусьях все программное выполнял с завидной легкостью, а вот пешие переходы и кроссы, которые теперь стали просто необходимыми, оказались не по его проткнутым легким. Сознание, бывало, терял он на марше. Нет, не падал, даже не отставал, шагал впереди заставы и дистанцию держал без нарушения. Но на целые минуты терял полный контроль над собой. Совершенно отключался.
Знал об этом, однако же, он один. Не ходил Гончаров в полковой медпункт. Не жаловался никому. Опасался, что могут его вернуть на линейную заставу, и тогда прощай, фронт. Понимал в то же время, что естество не одолеешь. Определил самому себе образ действия единым словом: крепиться.
Застава его по всем показателям считалась правофланговой. Опыт у него был большой, умел Гончаров к тому же увлечь бойцов, умел рассказывать и показывать, остальными же заставами командовали молодые лейтенанты, только что окончившие кавалерийское пограничное училище в Алма-Ате. Их самих нужда была еще учить и учить. Но как часто бывает, не позволяла им амбиция (старшина всего по званию, как же!) учиться у старшины. Опыт и возраст в таких случаях ни в грош не ставится. На каждом шагу пытались лейтенанты подчеркнуть свое превосходство, свое право стоять ступенькой выше на армейской служебной лестнице.
Но совсем иного мнения был ротный и особенно командир полка майор Грахов, много знавшие о Гончарове. Когда случалось, что ротный по каким-то причинам отсутствовал, исполнять временно его обязанности оставляли старшину Гончарова. Лейтенанты в таких случаях считали себя обойденными, а то, что ими командует старшина, воспринимали оскорбительно. Поначалу ту обиду они обсуждали меж собой, пыхтя и пыжась, но в конце концов решили заявить о своей обиде вслух. На одном из совещаний, которые регулярно проводил майор Грахов.
Закончилась деловая часть, и тут командир полка, по армейской традиции, спросил подчиненных, есть ли у кого вопросы.
– Есть, – поднялся молодой лейтенант, явно делегированный недовольными. – У нас в роте нарушается устав.
– А-а-а, – понимающе протянул Грахов. – Понятно. Так вот, сынок, и вы, товарищи лейтенанты, запомните: никогда не обсуждайте приказы старшего командира. Никогда. Ротный оставляет за себя Гончарова. Ротный! Какое вы имеете право обсуждать его действия?! И дальше… Вот когда вы послужите столько же, сколько Гончаров, и с такой же отдачей,
