Станислав Пономарев - Быль о полях бранных
Положением своим при султане хатын была довольна. Предаваясь утехам, молодой властелин намного чаще проводил время с ней, хотя в гареме его скучали еще три жены и более ста наложниц, одна прекраснее другой. А уж если Али-ан-Насир хотел ночевать в гареме, то оставался только у Зейнаб. Ибо только ей доверял султан свою жизнь и был уверен, что она никогда не предаст его и не убьет, даже по приказу своего вероломного отца...
Зейнаб смотрела на лицо возлюбленного, не решаясь обеспокоить спящего даже легким прикосновением. Она, как и ее господин, радовалась победе над Токтамышем, тревожилась за судьбу своего Али, когда во дворце оказался раненый Араб-Шах. И пока все еще в недоумении гадали, что делать, хатын отправила гонца к своей мудрой матери. Не к отцу, потому что была уверена: подозрительный эмир-беклербек прикажет просто-напросто зарезать так некстати оказавшегося в Сарае ал-Джедиде еще одного претендента на престол Дешт-и Кыпчака. Мать — а Зейнаб надеялась на это — сумеет убедить свирепого отца быть милосердным к раненому...
Али забормотал что-то во сне. Зейнаб прислушалась.
— Тумены, вперед... м... м... Взять Токтамыша... Взя...
Женщина положила тонкую ладонь на лоб повелителя. Тот улыбнулся и затих.
— Спи, о Властелин сердца моего, — прошептала она. — Я буду верным стражем твоим всю ночь.
В дверь осторожно стукнули два раза. Зей-наб вскочила, тенью скользнула к выходу, выпорхнула за штору. Перед ней стоял склоненный пополам главный евнух гарема.
— О-о, госпожа, — шепнул он испуганно. — Буди Великого. Беда. Араб-Шаха зарезали.
Другая женщина на месте Зейнаб разбудила бы весь гарем криком, но эта повела себя иначе. Она оставалась невозмутимой и даже равнодушной с виду. Правда, первый ее вопрос был задан несколько поспешно:
— Кто на страже у наших дверей?
— Верные тургауды-евнухи.
— Кто весть принес?
— Карача Бахар-мурза.
«Ворон над падалью,— подумала Зейнаб.— И тут он первый спешит сообщить о беде».
Вчера, когда Али рассказал ей о предательстве Тагир-бея, молодая женщина стала горячо убеждать возлюбленного схватить Бахара и допросить с пристрастием. Хатын была уверена: без козней хитрого сановника тут не обошлось.
Но Али был пьян, весел, добродушен.
«У страха глаза даже на макушке есть! Бахар-мурза предан мне. И-и... лучше его никто не знает о происках моих врагов и врагов твоего отца», — заявил он и запретил говорить о надоевшем...
— А как стража могла допустить убийц к ложу Араб-Шаха? — спросила Зейнаб евнуха.
— Не знаю, о...
— Ладно, я разбужу Великого...
Али-ан-Насир не так хладнокровно воспринял весть о злоумышлении во дворце.
— Убийцы могут проникнуть даже сюда, — торопливо одевался правитель Золотой Орды, не выпуская из рук кинжала. — Где моя сабля?
— Вот она, господин.
Зейнаб позвонила в колокольчик. Вбежал евнух.
— Где Саллах-Олыб? — спросил султан резко.
— Говорят, его отравили, о Вели...
— Что-о?! — остолбенел властелин.
— Я ничего не знаю, — уткнулся головой в ковер главный евнух гарема.
— Кто сторожит двери моих покоев?!
— Начальник твоих личных тургаудов Калкан-бей.
— Скажи ему, пусть позовет во дворец Сагадей-нойона с тремя сотнями самых верных мне нукеров!
Скопец ползком подался к выходу...
— Остерегайся Бахара, — шепнула Зейнаб, когда Али-ан-Насир покидал гарем.
Куварза-онбаши, как только ушел Бахар-мурза, плотно притворил дверь и сказал тихо:
— Анвар-табиб, изменник Ялым-бей жив. Его надо привести в чувство.
Лекарь подошел к злоумышленнику, наклонился, но Куварза отстранил его:
— Подожди, табиб. Я свяжу ему руки и ноги. Скорпиону нечего терять: он даже сам себя ужалить может. А султану Али-ан-Насиру он живой нужен.
Вскоре бесчувственный помощник начальника стражи дворца был связан. Анвар-табиб заставил заговорщика прийти в себя. Тот сидел прислоненный к стене, зло поводил налитыми кровью глазами и молчал. Впрочем, Куварза и задал-то преступнику всего один вопрос:
— Кто эти люди? — и указал на трупы.
Ялым-бей даже головы не повернул в его сторону.
Анвар-табиб ушел за занавеску: Араб-Шаху стало плохо, кровь горлом пошла. Лекарь не скоро остановил ее...
— Ой-е! Внимание! Идет Великий и Ослепительный Али-ан-Насир, да будет он благословен вечно! — раздался громкий голос стражника, и на порог ступил тот, кого он назвал.
Властелина сопровождал высокий ростом Калкан-бей и еще четверо могучих тургаудов личной охраны.
Все находившиеся в покоях пали ниц. Из-за полога вышел и склонился Анвар-табиб.
— Ты ранен, мой мудрый учитель? — спросил султан, увидев пятна крови на халате лекаря.
— Нет, о Великий. Это не моя кровь.
— Где Араб-Шах-Муззафар? Что с ним?
— Он там, — показал старик на занавеску и заметил, как за спиной султана сразу отступил в тень Бахар-мурза.
Связанный Ялым-бей застонал от бессильной злобы. Султан подошел к нему: .
— А-а, это ты. Где же твоя клятва перед Аллахом?
Преступник молча отвернулся.
— Если ты хочешь пощады...
— Я не хочу пощады! — прервал властелина Ялым-бей.
— Хорошо. Тогда я прикажу раздеть тебя и живым бросить в загон к голодным свиньям. Это сделают безбожники абды[53], которые выращивают нечистых животных и едят их.
Изменник съежился, непередаваемый ужас отразился на его окровавленном лице: правоверному мусульманину даже видеть проклятое Аллахом животное — грех, а уж быть растерзанным голодными свиньями...
— А может быть, и сами абды съедят тебя. Мне недавно новых рабов привезли из африканского племени людоедов. Но... — прищурился султан, — я могу предать тебя почетной смерти, если ты назовешь имя главного моего врага, который послал тебя на это черное дело.
— Если ты прикажешь зарубить меня саблей, тогда я умру воином и попаду в рай. За такую смерть ты будешь знать имя этого человека, пусть его покарает Аллах.
— Обещаю!
— Это Бахар-мурза.
— Ты врешь! — воскликнул Али-ан-Насир и сразу вспомнил предостережение Зейнаб.
— К чему мне врать перед лицом смерти? Разве я могу нести ложь на суд Аллаха?
— Схватить изменника! — зловещим голосом приказал властитель Дешт-и Кыпчака.
Но... главный преступник исчез. Вся стража дворца всполошилась. Смятение перекинулось в город...
Али-ан-Насир подошел к Анвар-табибу, крепко прижал его к груди:
— Ты мой самый верный нукер! Ты — услада моего сердца! — Он снял с безымянного пальца левой руки массивный перстень и собственноручно надел его на палец лекаря. — Я мог бы одарить тебя и большим. Но это кольцо самого Сулеймана-ибн-Дауда[54]. Этот талисман защитит тебя от любой беды.
