Станислав Пономарев - Быль о полях бранных
— Рана в левом боку. Правая рука чувствует силу и сделает нужное дело. А сила моя быстро вернется, если ты принесешь чего-нибудь попить и поесть.
— Да-да. Я сейчас...
— Но сначала приведи ко мне того пехлевана. Но только... — Хан выразительно посмотрел в глаза лекаря.
— Понял. Этот пехлеван придет якобы для того, чтобы скатать этот большой ковер для чистки.
— Ты умный старик...
Ялым-бинбаши, оставшийся во дворце начальником стражи вместо Саллах-Олыба, все рассчитал верно. За полночь, когда пропели первые петухи, он повел сменный караул на посты. Около заветной двери тысячник поставил трех злоумышленников.
— Внутри у Анвар-табиба свой телохранитель теперь есть, — шепнул он убийцам. — Нашего человека мне там поставить не удалось, а этот меня не послушается, если я вызову его сюда. Но впустить впустит. Я усыплю бдительность дурака Маруллы-батыра и прикончу его. Тогда вы ворветесь в покои и быстро перебьете всех. Но главное... — Ялым погрозил пальцем, — вы должны заколоть раненого. За это вам будет главная награда.
Злоумышленники беззвучно обнажили зубы в ответ.
Бинбаши спрятал в рукав короткий кинжал и открыл заветную дверь.
— Стой! Зарублю! — раздалось из полумрака.
— Это я — Ялым-бей.
— Входи!
Начальник охраны вошел, быстро оглядел тускло освещенное помещение.
— А где Анвар-табиб? — спросил тысячник.
— Спит. Зачем он тебе?
— Брат заболел, — соврал Ялым. — Объелся, наверное. Хочу у Анвар-табиба лекарство взять. — И шагнул к великану.
Бросок злоумышленника был стремителен. Сверкнула булатная сталь. Но... Марулла-батыр увальнем был только с виду. Бинбаши понял это, когда хрустнула кость его руки, а сам он взметнулся высоко в воздух и даже при своей изумительной ловкости не смог при падении встать на ноги. От удара головой о каменный пол тысячник потерял сознание.
Услыхав шум, трое вломились в комнату, полагая найти охранника убитым.
Первого могучим ударом меча Марулла-батыр развалил пополам.
Другой, тоже человек высокого роста и исполинской силы, отразил меч батыра и вступил с ним в поединок.
Третий ринулся к ложу и дважды опустил острие меча во что-то мягкое. Он поднял оружие в третий раз и вдруг, захрипев, повалился навзничь: в спине его торчала рукоять кинжала.
Марулла никак не мог справиться с ловким и сильным противником. Но и тот не мог отступить: батыр заслонил ему дверь.
Араб-Шах не решался метнуть второй кинжал, боясь поразить своего защитника.
— Марулла, зови подмогу! — хрипел раненый хан.
Но батыр молчал, ибо никого и никогда в жизни не звал на помощь и вообще он был молчун: больше действовал, чем говорил.
Голос подал очнувшийся от внезапного нападения Анвар-табиб, который стоял за занавеской возле раненого.
— Ой-е-е!!! Турга-а-а-уды-и-и! — возопил старик таким дискантом, что его, наверное, услышали во всех уголках огромного царского дворца. — Ой-е-е-е!!! Кува-арза-а-а! Сюда-а-а-а!
Марулла наконец ранил своего противника. Тот шагнул в сторону и тут же рухнул, сраженный прилетевшим кинжалом в шею: могучая рука Араб-Шаха не промахнулась и на сей раз!
Послышался грохот бегущих ног и звон оружия. Дверь широко распахнулась.
— Стой! Зар-рублю! — преградил путь тургаудам несокрушимый Марулла-батыр.
— Это я — Куварза-онбаши[50].
— Проходи! Но только один. Иначе зарублю!
Куварза вошел, окинул поле брани быстрыми глазами, подошел к поверженным.
— Эта рожа мне незнакома, — сказал десятник, взглянув в лицо разрубленного пополам злоумышленника.
— Этого тоже не знаю, — перевернул он на спину самого стойкого из противников Ма-руллы-батыра.
— И этот не из дворцовой стражи, — посмотрел Куварза на свалившегося около ложа убийцу.
— А это кто? — подошел он к последнему. — А-а, что-о-о?! — отшатнулся десятник. — Бинбаши Ялым-бей?! Кто его так? Он что, убит?
— Не знаю, — ответил невозмутимый Марулла. — Я просто бросил его на пол. Дай-ка голову ему срублю, изменнику султана, — шагнул вперед батыр.
— Стой! Стой! Султану не мертвец нужен, а живой язык изменника, — встал на его пути Куварза-онбаши.
— Ха? — усомнился Марулла. — Мне кажется, голова его, как орех, раскололась. От такого падения жив не будешь.
Куварза склонился над своим начальником, приложил ухо к груди, прислушался. Но сказать ничего не успел.
— Внимание и повиновение! — раздалось снаружи, и в комнату вошел мурза Бахар. — Что здесь случилось?! — резко спросил сановник.
— Убийцы зарезали Араб-Шаха, — не дал никому раскрыть рта Анвар-табиб. — О-о-о! Горе мне! — запричитал он. — Что теперь повелит мой властелин Али-ан-Насир?!
Бахар хотел подойти к ложу, но Марулла-батыр заступил ему дорогу.
— Прочь, презренный! — возмутился мурза. — Эй, тургауды!
— Стой, Бахар! — встал рядом с батыром старый лекарь. — Тут распоряжается только Великий Хан Али-ан-Насир!
Сановник чуть было не лопнул от злости. Он постоял, сопя, и ушел, бросив на ходу:
— Хорошо, я позову Ослепительного.
Сам того не ведая, Бахар-мурза избежал смерти. Еще мгновение, и разящий кинжал Араб-Шаха пронзил бы его сердце. Но высокому сановнику повезло. Пока повезло...
Глава восьмая
Суд Али-ан-Насира
Султан Высочайшей Орды, пьяный от радости победы над Токтамышем, от выпитого фряжского[51] вина, от жарких ласк любимой жены, спал сном праведника.
Воздушная гурия сидела у его изголовья и молча, при неверном свете колеблющегося пламени свечи смотрела дивными очами на своего господина. Строгое, красивое, обрамленное черной бородкой лицо молодого султана было безмятежным. Иногда улыбка пробегала по пунцовым губам, и грозный властелин Дешт-и Кыпча-ка становился похожим на ребенка. Таким простым и доступным Великого не видел никто и никогда. Только она, дочь эмира Мамая-беклербека, созерцала тайное.
Зейнаб едва исполнилось шестнадцать лет, но передалось ей что-то от могущественного отца: хатын[52] отличалась светлым умом и решительным характером. И любимой женой султана стала она не из-за исключительного положения своего грозного отца, а потому, что по-настоящему полюбила своего решительного и строптивого супруга. И еще, что тоже немаловажно: в отличие от своего могучего родителя, простого смертного, в жилах Зейнаб текла древняя кровь чингисидов, ибо мать ее была дочерью хана Бердибека.
Положением своим при султане хатын была довольна. Предаваясь утехам, молодой властелин намного чаще проводил время с ней, хотя в гареме его скучали еще три жены и более ста наложниц, одна прекраснее другой. А уж если Али-ан-Насир хотел ночевать в гареме, то оставался только у Зейнаб. Ибо только ей доверял султан свою жизнь и был уверен, что она никогда не предаст его и не убьет, даже по приказу своего вероломного отца...
