Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
В настоящий момент Шабо переживал очередной триумф после своего последнего разоблачения, направленного против депутата Кондорсе,[237] который критиковал новую конституцию. Кроме того, он объявил о раскрытии нового заговора против государства и обвинил нескольких видных политиков. Если в Конвенте еще и оставались люди достаточно смелые, чтобы потешаться над обвинениями Шабо, влияние его все же было настолько велико, что по его требованию опечатали личные бумаги троих депутатов, упомянутых им в обличительной речи.
После таких трудов депутат от Луар-и-Шера мог позволить себе немного расслабиться. Поэтому предложение Делоне – провести день за городом, в доме с хорошим столом и прелестной хозяйкой, – подоспело как нельзя более кстати.
Делоне недооценил Шабо, приписав ему только две страсти. Полная лишений монашеская юность сделала из бывшего капуцина сластолюбца в самом широком смысле этого слова. Хорошая еда и доброе вино нравились ему ничуть не меньше прочих плотских удовольствий. Более того, биография Шабо дает нам право назвать его обжорой и пьяницей. Но этим наклонностям он мог потакать только за чужими столами, ибо, несмотря на свою алчность, оставался бедняком. Для него всегда являлось тайной, как делаются деньги, настолько несведущ был он в финансовых вопросах. Ему никогда не приходило в голову, что перед человеком в его положении открыты самые разные пути к обогащению.
Эти пробелы в образовании бывшего капуцина и должен был восполнить Андре-Луи во время обеда в саду. Гостя усиленно потчевали вином и искусной лестью, пока на него не нашло полное умственное затмение. Речь Шабо сделалась многословной, манеры развязными. Он все чаще обращался к прекрасной Бабетте с неприличной фамильярностью и беззастенчиво пожирал ее глазами. Когда трапеза подошла к концу и Бабетта собралась удалиться, Шабо бурно запротестовал и, обхватив ее за талию, попытался силой усадить на место. Во время этой шутливой схватки он настолько разошелся, что даже поцеловал хозяйку. В этот момент Делоне, который знал об отношениях дамы с де Бацем, испугался не на шутку: сластолюбивый капуцин мог не только разрушить их замысел, но и навлечь на себя беду. И действительно, смуглое лицо гасконца потемнело от гнева, так что Андре-Луи пришлось незаметным прикосновением и подмигиванием напомнить ему о необходимости сохранять благоразумие.
Тем временем божественная Бабетта искусно играла свою трудную роль. Скрывая отвращение, которое вызывали у нее приставания неотесанного депутата, она непринужденно, почти кокетливо рассмеялась и ненавязчиво высвободилась из его рук. Она пообещала вернуться, как только закончит неотложные дела по дому, и быстрой легкой походкой двинулась в сторону лужайки.
Шабо собрался было кинуться за ней, но здоровяк Делоне тяжело поднялся из-за стола, схватил бывшего монаха за плечи и чуть ли не швырнул его обратно на стул.
– Не забывайтесь, ради бога, – прорычал анжуец.
Встряска пошла Шабо на пользу. Он больше не пытался встать и лишь украдкой следил за изящной фигуркой, которая двигалась по лужайке к длинному белому дому с зелеными ставнями. Депутат был немного удручен. Прозрачный намек Делоне отнимал у него надежду на более близкое знакомство с очаровательной хозяйкой. А Шабо определенно считал ее очаровательной, хотя, быть может, и чересчур скромной.
Чтобы отвлечь депутата от нежелательных мыслей, де Бац подлил ему вина. Шабо тяжело вздохнул, попробовал вино на вкус и решил, что оно вполне способно заменить другие удовольствия, которых он, похоже, на сегодня лишился. И тут наконец разговор перешел на деньги. Он начался с подачи банкира Бенуа, который тоже был в числе приглашенных.
– Morbleu, де Бац, – сказал он, – ваша последняя операция, должно быть, принесла вам не меньше сотни тысяч франков.
Шабо едва не поперхнулся. Сто тысяч франков! Боже всемогущий! Неужели можно сделать такие деньги? Каким образом? Эти вопросы вырвались у него помимо воли, прежде чем он успел это осознать.
Андре-Луи рассмеялся.
– Вы притворяетесь несведущим, чтобы разыграть нас, гражданин депутат? Вам ли, с вашим влиянием и властью, задавать такие вопросы? Сто тысяч ливров, которые в поте лица заработал де Бац, не идут ни в какое сравнение с миллионами, которые безо всяких усилий может получить человек в вашем положении.
Взгляд Шабо выдавал потрясение, почти ужас.
– Если это так, то я был бы рад узнать, каким именно образом. Ей-богу, это интересно! – Он обратил взор на Бенуа. – Вы, банкир, человек, делающий деньги из денег – хотя один Бог знает, как вам это удается, – что вы на это скажете?
Бенуа объяснил ему суть сделок с конфискованным имуществом, которые могли принести такую выгоду. Положение, которое занимал Шабо, позволяло ему одним из первых узнавать, что следует покупать и на какую прибыль можно рассчитывать.
Шабо был потрясен.
– Вы хотите сказать, гражданин, что я должен злоупотребить доверием людей, которые выдвинули меня на этот пост? – Он посуровел. – Может быть, вы скажете мне, как я смогу потом оправдаться перед судом собственной совести?
– Какие оправдания нужны человеку, который никому не причинил никакого вреда? – осведомился Андре-Луи.
– Никакого вреда?
– Должно быть, убеждение, что извлекать для себя выгоду грешно, осталось у вас со времен монашества. Но это предрассудок, изживший себя и давно отвергнутый передовыми людьми.
Шабо совершенно смешался.
– Но… Но, безусловно… Эти деньги – откуда они берутся? Разве они не украдены из священной казны Республики? Разве это не означает совершить святотатство? Ограбить неприкосновенный алтарь нации?
Андре-Луи снисходительно улыбнулся и покачал головой. Напыщенный слог собеседника напомнил ему о приемах риторики.
– О, сколь возвышенна, сколь безмерна такая добродетель! В какие трижды благословенные времена мы живем, если государственные мужи, отказавшись от бесчестных повадок, от века свойственных их предшественникам, отказываются принять даже то, что принадлежит им по праву! Гражданин Шабо, ваши чувства достойны всяческого уважения. Но мне горько видеть, что столь высокие идеалы порождают в вас столь неверное представление о фактах; что они заставляют вас пренебречь по праву причитающейся вам наградой. Разве труды во имя свободы должны оставаться безвозмездными? Но еще больше меня огорчает, что в результате вашего отказа богатство достанется недостойным торгашам или даже прихвостням деспотизма, тогда как вы, человек благородный, будете продолжать свою деятельность в бедности, а то и в нужде. А деньги, которые вы могли бы потратить к великой чести и славе священного дела Свободы, попадут в руки подлых реакционеров и, возможно, пойдут на подрыв самих устоев нашей славной Республики, во имя которой вы трудились с таким самоотвержением. Разве чувство долга не велит вам помешать этому, гражданин депутат?
