Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн
Речь Геринга Хабихт слушал, находясь в демьянском котле к югу от Ленинграда. Прекрасная речь, записал он в дневнике, если в немцах осталась хоть малая толика чести, она должна была возыметь эффект. Он был убежден, что фюрер войдет в учебники истории как “политический Клаузевиц немецкого народа”. “В Германии стало одной армией меньше, но одной героической историей больше… Однажды «взойдет солнце» и мы снова будем свободными, мы ударим с новой силой”. В Сталинграде же, как он признавался несколько месяцев спустя, его разочаровали генералы. Они провалили испытание на лидерство и подали опасный пример простым смертным. Конечно, капитуляция могла спасти жизни нескольким тысячам. Но что будет, если их примеру последуют миллионы и поставят свои жизни выше приказа?9 Сталинград грозил подорвать слепую веру в повиновение и самопожертвование.
В Германии новости из Сталинграда вызвали шок и недоумение. Через два дня после того, как Паулюс сдался в плен, служба безопасности СС (Sicherheitsdienst) фиксировала слухи о 300 тысячах погибших. Одни говорили, что советский плен хуже смерти, другие надеялись на то, что некоторым солдатам удалось выжить. Люди задавались вопросами: как могло случиться такое несчастье? Почему советскую армию недооценили? Почему немцы не отступили? Некоторые надеялись на тотальную мобилизацию, о которой теперь вещали Гитлер, Геринг и Геббельс, и полагали, что в итоге победа будет за ними. Другие, тем не менее, видели в сталинградских событиях “начало конца”10.
Таковы были два полюса общественного мнения, державшиеся весь февраль. Многие доклады тайной полиции показывали признаки пробуждения нации: “Одним ударом Сталинград раскрыл глаза всему народу”. Раскол провоцировали также тотальная война и призывы к женщинам работать на войну. Вместо “сплочения Volksgemeinschaft и направления его к единой цели” служба безопасности СС отмечала рост “зависти, подозрительности и предвзятости”. Некоторые представительницы рабочего и среднего класса заявляли, что условием их вклада в войну будет присутствие на заводах “благородных дам”. Такую же тревогу вызвало поведение подневольных рабочих, которые стали меньше работать и начали качать права: “Завтра я господин, а ты слуга”, говоря словами одного из свидетелей. В берлинском трамвае некий пассажир убеждал своих попутчиков: “Могу вас уверить на 100 процентов, что нам не надо проигрывать эту войну – мы ее уже проиграли”. Говоривший, кажется, был государственным служащим.
Сталинград спровоцировал противоречивые эмоции. Урсула фон Кардорф была журналисткой, пишущей фельетоны для Deutsche Allgemeine Zeitung в Берлине. Будучи представительницей образованной аристократии, она сперва поддерживала Гитлера как спасителя Германии от левых, но затем прониклась отвращением к бесчеловечности режима. За ней числились антисемитские статьи, однако в ее глазах нацисты зашли слишком далеко. В конце 1942 года ее младший брат Юрген воевал в танковой части на территории Восточной Украины. 31 января она записала в дневнике: “Я в отчаянии. Все слушаю и слушаю пластинку Баха «O Schmerz, wie zittert das gequälte Herz» [ «О, боль! На сердце трепет прежних мук»]”. Речи, звучавшие днем ранее, вызвали ее саркастический комментарий: “Как прекрасно, что фюрер спас их от гибели, евреев и большевиков. С другой стороны – Сталинград… отступление армии на Кавказе. Депортации евреев. Возможно ли еще молиться? Я больше не могу”11. Через несколько дней пришла весть о гибели ее брата. На первых этапах войны газетные некрологи обычно говорили о смерти за “Führer, Volk und Vaterland”. Сейчас же в заметке о гибели Юргена фон Кардорфа говорилось, что он “умер так же, как и жил – храбрым человеком и верным христианином”. В течение 1943 года таких сообщений будет появляться все больше. Многие семьи предпочитали простые слова “умер вдали от родины”. Среди живых “до свидания” теперь иногда заменяло “хайль Гитлер”12.
Как на все это реагировали немцы, вступившие в нацистскую партию после 1933 года? Дневник Рудольфа Тьядена, школьного учителя из Ольденбурга, показывает, как он воспринимал перемены в судьбе Германии. Он был одним из немногих выживших в битве при Лангемарке в ноябре 1914 года, которую Геринг упоминал в своей речи среди мифических образцов самопожертвования. В веймарские годы Рудольф Тьяден был членом Немецкой демократической партии (DDP) и Немецкого общества мира (DFG). Как многие госслужащие, он вступил в НСДАП весной 1933 года, вскоре после того, как Гитлер захватил власть в государстве. Первые победы в блицкриге привели Тьядена в состояние, близкое к безумию. Наконец-то Германия может исправить “несправедливость” 1918 года. 15 августа 1941 года он писал коллеге-учителю, воевавшему на востоке, о том, каким “невероятно искусным” был фюрер! Его “умная политика” побеждала врагов одного за другим13. Он надеялся, что осенью этого года восточная кампания завершится. Когда наступила весна 1942 года, Тьяден начал беспокоиться: может ли случиться, что Германия снова побеждает саму себя до смерти (totsiegen)? Примерно в это время он стал работать информатором (V – Mann) на Sicherheitsdienst СС и каждую ночь писал доклады о настроениях местных.
В августе 1942 года его старший сын, восемнадцатилетний Энно, отправился на Восточный фронт. Месяцем позже Тьяден узнал, что война забрала жизнь первого из одноклассников сына – под Сталинградом. К ноябрю его собственный сын достиг Сталинграда. После трех операций его танк был подбит. С 23 декабря Энно жил в землянке. В письмах он рассказывал родителям о голоде и отчаянии: “Я совершенно не понимаю, как все это может закончиться”. Теперь его родители всерьез испугались. 22 января 1943 года Тьяден начал “воображать худшее”. Он принимал снотворное лишь для того, чтобы проснуться от ужаса через несколько часов. “Ах, как все это ужасно и бесконечно грустно! Почему это безумие должно забрать у нас нашего мальчика – любимого, красивого, чистого? Неужели смысл войны в том, чтобы лучшие умерли ради того, чтобы жил всякий сброд?” 30 января Тьяден был среди слушателей речи Геринга. Совершенно ясно, заключал он, что солдат “сознательно принесли в жертву! И нашего Энно среди них!” Почему, спрашивал он себя. Причин могло быть две: “некомпетентность или безрассудное руководство”14.
В тот же день Тьяден слушал по радио, как Геббельс зачитывал воззвание фюрера, в котором
