Машина знаний. Как неразумные идеи создали современную науку - Майкл Стревенс
Благодаря данным «Челленджера» в новый немецкий атлас были включены очертания не только форм рельефа, но и континентальных шельфов, тех относительно неглубоких участков морского дна, что находятся в границах литосферных плит, образующих континенты. Формы континентов и их шельфов фиксированы, в отличие от береговых линий: они не меняются по мере изменения уровня моря. На страницах атласа Вегенер увидел почти идеальное совпадение между восточным континентальным шельфом Южной Америки и западным шельфом Африки. Такое совпадение, подумал он, не может быть случайностью.
Вдохновленный, он написал книгу, которой суждено было стать одной из самых противоречивых публикаций нового века. В этой книге, «Происхождение континентов и океанов», опубликованной в том же 1915 году, что и теория гравитации Эйнштейна, использовались геологические и палеонтологические данные, доказывающие, что Африка и Южная Америка в прошлом должны были быть одним континентом. Во-первых, их береговые линии идеально совпадают; во-вторых, ряд скальных образований и ископаемых остатков на обоих континентах также совпадают в том месте, где когда-то, предположительно, эти континенты соединялись друг с другом (рис. 2.5). Как же тогда они оказались разделены одним из крупнейших мировых океанов? Вегенер предположил, что континенты должны были каким-то образом перемещаться по поверхности земли. Так родилась теория дрейфа материков.
Рисунок 2.5. Карта из более позднего издания «Происхождения континентов и океанов» Вегенера, основанная на работе южноафриканского геолога Александра дю Туа, показывающая геологическую и палеонтологическую (мезозавр) преемственность на суше Южной Америки и Африки
Представление о миллионах квадратных километров гор, лесов, речных долин, пустынь и степей, беспечно путешествующих через океан в неизведанные края, даже сегодня нелегко принять. Скептики не могли поверить в теорию Вегенера без убедительной гипотезы о механизме дрейфа, гипотезы, которая была бы достаточно правдоподобной и для которой существовали бы некоторые прямые доказательства. Вегенер же мог предложить только необоснованные гипотезы – он имел не больше представлений о том, как происходит дрейф, чем скептики, – но он думал, что доказательства того, что это произошло тем или иным образом, неопровержимы. Судьба теории качалась на волоске: в одних кругах на гипотезу о дрейфе смотрели вполне благосклонно, в других – с сомнением, граничащим с недоверием. Однако в 1943 году гипотезу Вегенера атаковал выдающийся биолог-эволюционист Джордж Гейлорд Симпсон, и она рухнула под тяжестью его репутации. К тому времени сам Вегенер был уже не в состоянии защитить себя. Он погиб в 1930-м, пытаясь пополнить запасы научной станции в Гренландии накануне приближающейся зимы. Его научная карьера была вполне успешной, но массовое недоверие, возникшее после публикации теории о дрейфе материков, подмочило его репутацию.
Почему Вегенеру не удалось убедить мир в своей правоте? Он был совершенно прав, полагая, что сумма собранных им данных достаточно достоверно отражает различные последствия дрейфа континентов. Но его критики, в том числе Симпсон, также были правы, считая отсутствие убедительного объяснения механизма для столь глобального процесса основным аргументом против этой теории. Чья же правота оказалась ближе к действительности? Как это часто бывает в науке, аргументы свидетельствовали в равной степени и за выдвинутую теорию, и против нее.
Если континенты движутся, должен существовать некий физический процесс, посредством которого осуществляется это движение. Современники Вегенера не знали ни одного достаточно подходящего механизма. Те, кто выступал против дрейфа, ошибочно полагали, что они достаточно хорошо разбираются в геологии Земли, чтобы исключить любую гипотезу, обосновывающую физическую природу дрейфа. Те, кто выступал в его пользу, были готовы предположить, что механизм существует, но им оставалось только догадываться о его природе. Противники дрейфа были в высшей степени самонадеянными; сторонники – необычайно смелыми и, возможно, даже безрассудными.
Вы можете подумать, что самым разумным ответом на идеи Вегенера было бы просто переждать спор. Но это было бы ошибкой. Научные суждения иногда приходится выносить на основе явно неполных данных – бездействие же может иметь катастрофические последствия, как сейчас, по-видимому, и произошло в случае с исследованиями глобальных изменений климата. Что еще более важно, как подчеркивали и Кун, и Поппер, – чтобы должным образом проверить теорию, и исследовать все наиболее красноречивые доказательства как за, так и против нее, нужны сторонники. Только те, кто посвятил себя доказательству истинности теории – куновские ученые, ограниченные парадигмой, принципиально неспособные сомневаться, – или доказывающие ее ложность – попперовские сторонники фальсификации любой гипотезы, – будут иметь достаточно мотивации для проведения многолетних экспериментов. Если бы каждый ученый, вместо того чтобы отреагировать на теорию Вегенера, решил подождать и понаблюдать, мы бы ждали до сих пор.
Таким образом, ученые должны принимать решения относительно того, как данные соотносятся с теорией, в тот момент, когда обе стороны приводят свои аргументы. Достаточно часто подобные решения принимаются, исходя из личных вкусов или внешних обстоятельств. Человек из высшего общества, такой как Симпсон – профессор Колумбийского и Гарвардского университетов и обладатель нескольких престижных премий, – может чувствовать себя спокойнее, исповедуя более ортодоксальные взгляды, в то время как такой аутсайдер и авантюрист, как Вегенер (бывший среди всего прочего воздухоплавателем-рекордсменом), возможно, больше склонен к риску, предполагая, что доказательства, необходимые его теории, находятся непосредственно за научным горизонтом. Иногда решения и вовсе принимаются на основаниях, в высшей степени поверхностных: ученые в Соединенных Штатах, где Симпсон был более авторитетным, как правило, гораздо более скептически относились к теории дрейфа, чем в Великобритании и Европе.
Выдвигая свои прямо противоположные суждения, Симпсон и Вегенер не игнорировали имеющиеся данные, но не меньше, чем эмпирические данные, на их мнение влияли темпераменты обоих исследователей, репутация в научном мире, отношение коллег и, несомненно, огромное количество других психологических аспектов. Так работает человеческое мышление. Таким образом, мы получаем великолепное разнообразие гипотез и, как следствие, ожесточенные споры между их приверженцами.
Согласно мыслителям, которых я называю методистами, исключительность науки состоит в первую очередь в стандартизированной методологии и протоколах проведения эмпирического исследования. Однако все истории, изложенные в этой главе, прямо противоречат умозаключениям методистов. Не метод побеждает человеческую слабость; человеческая слабость побеждает метод. Именно тогда, когда объективность важнее всего, ученые – и наиболее великие из них будут здесь в первых рядах – склонны использовать весь свой политический вес и ораторские таланты, чтобы исказить ход
