Джеймс Клавелл - Сегун. Книга 1

– Какая разница, сейчас или чуть позже?

Дель Акуа не ответил. «Не убий, – про себя повторил он. – Торанага обещал все, а Исидо ничего».

– Что делать, адмирал? Сейчас самое время! – крикнул главный канонир. – Сейчас!

Феррьера с горечью повернулся спиной к священникам, бросил фитиль и подошел к поручням.

– Приготовьтесь отразить атаку, – прокричал он. – Если они без разрешения подплывут на пятьдесят ярдов, вам всем будет приказано стрелять, что бы ни говорили священники!

Родригес также был разъярен, но знал, что, как и адмирал, бессилен против священника. «Не убий? Боже мой, а вы сами? – хотелось крикнуть ему. – А как же аутодафе? А инквизиция? А ваши священники, которые выносили приговоры: „виновен“, „колдунья“, „слуга сатаны“, „еретик“? Вспомните: две тысячи ведьм было сожжено в одной только Португалии в тот год, когда я отплыл в Азию! Почти в каждой португальской деревне, в каждом городе, да и в доминионах, куда приезжали Божьи каратели, как гордо именуют себя инквизиторы в капюшонах, следом за ними тянулся запах горелого мяса».

Он отбросил страх и ненависть, сосредоточась на галере. Он теперь ясно различал Блэкторна и думал: «Эх, англичанин, приятно видеть тебя стоящим там и ведущим судно, такого высокого и самоуверенного. Я боялся, тебя казнят, и рад, что ты спасся, но на этом твое везение кончается: ты не имеешь на борту ни одной самой маленькой пушки, и я отправлю тебя в преисподнюю, что бы ни говорили священники. О Мадонна, защити меня от всех плохих священников!»

– Эй, на «Санта-Терезе»!

– Эй, англичанин!

– Это ты, Родригес?

– Ага!

– Как твоя нога?

– А, черт бы ее побрал!

Родригес очень обрадовался, услышав добродушный смех, донесшийся через разделявшее их море.

В течение получаса два судна маневрировали, выбирая подходящую позицию, гоняясь друг за другом, поворачиваясь и уходя. Галера пыталась зайти с наветренной стороны и прижать фрегат к подветренному берегу. Фрегат норовил выйти на свободное пространство, чтобы покинуть гавань, если потребуется. Но никто не мог добиться значительного преимущества, и, пока все это происходило, на фрегате наконец увидели рыбацкие лодки, сгрудившиеся у входа в гавань, и поняли, что́ это значит.

– Вот почему он идет на нас! Ему нужна защита!

– Тем больше причин пустить его ко дну сейчас, когда он в ловушке. Исидо будет вечно нам благодарен, – высказал мнение Феррьера.

Но дель Акуа оставался непреклонен:

– Торанага намного важнее. Я настаиваю на том, что сначала мы должны поговорить с Торанагой. Вы всегда успеете потопить галеру. У них нет пушек. Даже я знаю, что пушки можно победить только пушками.

Так и вышло, что Родригес позволил затянуться этому безвыходному положению, давая себе и противнику временную передышку. Оба корабля находились в центре гавани, недостижимые для рыбачьих лодок и друг друга, фрегат подрагивал на ветру, готовый в любой момент сорваться с места; галера, с поднятыми на палубу веслами, дрейфовала рядом в пределах слышимости. И только когда Родригес увидел, что на галере подняли весла и она разворачивается бортом к его пушкам, он стал под ветер, позволяя ей подойти до предела слышимости, а сам приготовился к следующей череде действий. «Спасибо Богу, благословенному Иисусу, Деве Марии и Иосифу за то, что у нас есть пушки, а у этого мерзавца их нет, – подумал Родригес снова. – Англичанин слишком умен. Но хорошо, когда против тебя выступает знающий человек. Намного безопасней. Никто не делает глупых ошибок и не причиняет зла без необходимости».

– Можно подняться на борт?

– Кому, англичанин?

– Господину Торанаге, его переводчице и телохранителям.

Феррьера сказал спокойно:

– Без охраны.

Алвито не согласился:

– Он не может явиться сюда без самураев. Это вопрос престижа.

– Черт с ним, с престижем! Без телохранителей.

– Я бы не хотел, чтобы на борт поднимались самураи, – поддержал Родригес.

– Может быть, все-таки пустить пятерых? – спросил Алвито. – Только его личную охрану? Вы же понимаете, в чем дело, Родригес.

Родригес подумал и кивнул:

– Пять человек будет нормально, адмирал. Мы приставим к вам пять человек, «личную охрану» с парой пистолетов на каждого. Святой отец, продумайте все до мелочей. Лучше предоставить это святому отцу, адмирал, он знает как. Ну, святой отец, давайте! Но рассказывайте нам, о чем идет речь.

Алвито подошел к планширу и крикнул:

– Вы ничего не добьетесь этой ложью! Готовьте свои души к адским мукам – вы и ваши разбойники. У вас десять минут. Потом адмирал прикажет стрелять и отправит вас на вечные мучения!

– Мы плаваем под флагом господина Торанаги, клянусь Богом!

– Это фальшивый флаг, пират!

Феррьера сделал шаг вперед:

– Что за игру вы ведете, отец?

– Пожалуйста, наберитесь терпения, адмирал, – попросил Алвито. – Это только для проформы. Иначе Торанага навсегда затаит обиду, что мы оскорбили его флаг – а так оно и было. Ведь Торанага не простой даймё! Может быть, вам лучше вспомнить, что он имеет больше войска, чем король Испании!

Ветер вздыхал в снастях, рангоуты нервно поскрипывали. На юте зажгли факелы, и стало хорошо видно Торанагу. Над волнами разнесся его голос:

– Цукку-сан! Как осмелился ты убегать от моей галеры! Здесь нет пиратов – только те, что караулят вход в гавань на рыбачьих лодках. Я хочу немедленно подойти к борту!

Алвито закричал в ответ по-японски, разыгрывая удивление:

– Но, господин Торанага, простите, у нас и мысли не было, что это вы! Мы думали, это только ловкий трюк. Серые сказали, что ронины силой захватили галеру! Мы решили, что разбойники под предводительством английского пирата плавают под фальшивым флагом. Я немедленно поднимусь к вам.

– Нет. Я сейчас сам пожалую к вам.

– Прошу вас, господин Торанага, позвольте мне подняться, чтобы сопровождать вас! Мой господин, отец-инспектор, здесь вместе с адмиралом. Они настаивают, чтобы мы исправили ошибку. Пожалуйста, примите наши извинения! – Алвито снова перешел на португальский и громко прокричал боцману: – Спусти баркас! – И опять Торанаге по-японски: – Баркас будет спущен сейчас же, мой господин.

Родригес слушал, как униженно звучит голос Алвито, и думал о том, насколько труднее иметь дело с японцами, чем с китайцами. Китайцы понимают искусство переговоров, компромисса и уступок, вознаграждений. Но японцы переполнены гордостью, а когда задета гордость – любого японца, не обязательно самурая, – смерть считается лишь малой ценой, заплаченной за оскорбление. «Ну идите же, давайте покончим с этим», – хотелось крикнуть ему.