Клич войны - Уилбур Смит
Но к этому времени грузовики, которые ехали рядом с ней, замедлили ход, когда военные полицейские остановили их и направили к обочине дороги, каждый из которых занял свою очередь в линии, которая начиналась сразу за Национальной библиотекой, пробегала около сотни ярдов вверх по дороге и возвращалась вниз по другой стороне к самому входу в банк. По пути все больше полицейских сидело верхом на мотоциклах возле припаркованных грузовиков.
Теперь самой Шафран было приказано остановиться. Она опустила стекло, когда к ней подошел полицейский в британской форме и попросил показать документы. - Она протянула их мне и добавила: - Я отвезу этих двух джентльменов в банк. Их ожидают.’
Свифт вылез из машины, подошел к полицейскому и отвел его в сторону. Что бы он ни сказал, это, должно быть, сработало, потому что меньше чем через минуту он вернулся к машине и сказал: Вы можете ехать дальше.’
Конечно же, полицейский махал им рукой. Шафран проследовала за вереницей грузовиков, сделала разворот в верхней части дороги и вернулась на другую сторону, припарковавшись прямо перед другой бронированной машиной, которая сама стояла перед первым грузовиком в очереди.
- Подожди нас здесь. Это не займет много времени, - сказал Свифт, когда они с Уоткинсом вышли из машины. Шафран пришло в голову, что Свифт всегда говорил за них обоих, и она решила, что это не так, потому что Уоткинс был от природы застенчив и замкнут. Это было потому, что Свифт был главным человеком.
Если только погода не была дождливой, Шафран уже давно приобрела привычку ждать снаружи своей машины, а не внутри. В жаркий Афинский день лучи полуденного солнца на открытом воздухе казались менее жестокими, чем жаркое в моторизованной консервной банке. Поэтому она вышла на тротуар и огляделась.
Вход в банк напоминал современный взгляд на древнегреческий храм. Все было очень чисто, очень просто: белый мраморный портик окружал три высоких дверных проема, разделенных двумя классическими колоннами. Обычно двери были закрыты, но в этот вечер они были широко распахнуты, и поток солдат выходил из двух дверей, толкая ручные тележки, нагруженные маленькими деревянными ящиками, вниз по короткому лестничному пролету, а затем нес их по тротуару к грузовикам, где другие солдаты грузили их на борт. Затем пустые тележки были возвращены в банк через третью дверь.
- Эй, Мисс! Шафран оглянулась и увидела командира броневика, сержанта, чье тело теперь высовывалось из башни. Теперь он выбрался наружу, спрыгнул на землю и направился к ней.
- Планируешь остаться здесь надолго, милая?- спросил он.
- Только до тех пор, пока джентльмены, которых я везу, не закончат свою встречу, сержант. Мне сказали, что это ненадолго.’
- Ну, ты не можешь оставаться здесь, ты загораживаешь нам путь, и мы должны двигаться. Припаркуйтесь впереди, на той боковой улочке. Прямо на углу все в порядке, только если вы не создаете помех.’
- Ну, я уверена, что мне не хотелось бы этого делать.’
Сержант ухмыльнулся. - Ты можешь помешать мне в любое время, любовь моя! - сказал он, и она рассмеялась, потому что озорные искорки в его глазах приятно отличались от страха, усталости и паники, которые она видела на стольких лицах в течение стольких дней.
Она вернулась в машину и сделала, как он просил. Через пару минут сержант скрылся в своей башне, броневик тронулся с места и медленно покатил по улице, мимо того места, где была припаркована Шафран, сопровождаемый передними грузовиками. Должно быть, около дюжины прошли мимо, прежде чем очередь остановилась. В конце ее улицы стояли два грузовика, но если бы она посмотрела в щель между ними, то увидела бы, что дальний конец очереди, на другой стороне дороги, начал двигаться.
В течение следующих двух с половиной часов этот процесс повторился еще с полдюжины раз. Солнце зашло, и в темноте единственным источником света были приглушенные факелы военных полицейских, которые направляли людей с тележками к грузовикам, которые они загружали, как билетеры, провожающие кинозрителей на их места. Наконец она увидела, что процесс завершен. Как раз в тот момент, когда последние грузовики медленно катились мимо нее, сопровождаемые армейскими машинами, замыкающими шествие, раздался стук в ее окно. Это было быстро.
- Я был бы вам очень признателен, Мисс Кортни, если бы вы провели нас в начало колонны. Не бойтесь ехать не по той стороне дороги. Кстати, мы едем в Пирей. Мы должны прибыть первыми.’
Шафран знала, что лучше не спрашивать, зачем они едут в порт и что там в грузовиках. Но в любом случае этот вопрос был излишним. Когда страна, которая вот-вот будет завоевана, опустошает хранилища своего центрального банка и отправляет их на ближайший корабль, нетрудно было догадаться, что везут эти грузовики.
***
Каштаны вдоль канала ландвера только-только начинали покрываться листвой напротив штаб-квартиры Абвера, длинного пятиэтажного серого гранитного здания с красной черепичной крышей, которое шпионы Гитлера делили с Оберкомандованием Вермахта, или ОКВ, Верховным главнокомандованием всех его вооруженных сил. Комната, где расшифровывались шифрованные сообщения агентов, работающих в полевых условиях, находилась на четвертом этаже и смотрела на каштаны через окна, украшенные занавесками и оборчатыми подзорами, которые, казалось, больше соответствовали гостиной квартиры, чем нервному центру разведывательного управления. Но именно здесь сообщение из Каира о том, что англичане послали в Грецию торговое судно "Звезда Хартума" для получения ценного, строго засекреченного груза, было в конце концов расшифровано. Ему не был присвоен высокий приоритет. Хозяева Абвера в ОКВ нуждались в ежечасных новостях о состоянии союзнических сил, противостоящих им на поле боя в Греции. Самоубийство греческого премьер-министра Коризиса, вызванное его позором из-за краха его нации, повлияло на планирование политического управления последним доминионом Германии. И еще более важной, чем любая из них, была разведка, собранная в ходе подготовки к неминуемому вторжению в Россию и уничтожению советского коммунизма, единственная причина, которая была даже близка к тому, чтобы быть столь же дорогой фюреру, как уничтожение евреев.
Несмотря на все это, "Звезда Хартума" была уже пришвартована в разбомбленных остатках порта Пирей к тому времени, когда ее потенциальное значение было объяснено Адмиралу Канарису, главе Абвера, на встрече с тремя его старшими подчиненными. Канарис был джентльменом, который казался неуместным среди хладнокровных карьеристов, нацистских идеологов и, как он сам начинал понимать, кровожадных психопатов, населявших
