Три побега из Коринфа - Витольд Маковецкий
Когда Меликл узнал о случившемся, он сразу понял, что им нельзя терять ни минуты. Он немедленно взял на себя инициативу и стал подгонять своих друзей, чтобы они поспешили. Диосс, отошедший от сна, сразу же был отправлен на угол улицы, чтобы предупредить их, если появятся стражники, рулевому было приказано идти на корабль и подготовить его к отплытию, а сам Меликл и Полиникос принялись собирать плащи, одежду и оружие.
Полиникос дрожал всем телом.
— Меликл, — жаловался он, — почему мы должны сегодня бежать после вчерашних торжеств как воры... скажи.
Меликл ничего не ответил, а просто лихорадочно собирал вещи.
— Меликл, разве ты не злишься на меня так же, как Калиас? Меликл!
Меликл обнял его.
— Полиникос, ты сделал все как надо, и я бы на твоем месте, наверное, поступил точно так же. Но я бы не стал спрашивать, почему я должен бежать сейчас. Ты понимаешь?
— Быстрее, быстрее! — призывал Калиас, время от времени, выглядывавший наружу, на улицу.
Из соседней комнаты вышла мать Диосса, и Эвклея, трясущиеся от страха.
Меликл протянул им деньги за ночлег.
— Эти чашки и кувшины тоже ставьте себе на память о нас, хорошо, — произнес он, уходя.
В тот момент Эвклея подняла на Полиникоса свои прекрасные, изумленные и испуганные глаза.
— Вы уходите, господин?! — воскликнула она.
Полиникос уставился на нее. Она еще не отошла от сна, и вышла с растрепанными волосами, ее глаза были полны слез, а рот еле сдерживал дрожь. Полиникосу она показалась такой прекрасной, такой красивой, таким дорогим существом. Внезапно он почувствовал, как у него сжалось горло, и он ничего не может сказать.
— Да, я должен уйти, — прошептал он тихим голосом.
— И вы не вернетесь?
Полиникос взял ее за руку.
— Я вернусь, клянусь Зевсом, обязательно вернусь! Я вернусь к тебе, девочка!
— Полиникос! — раздался издалека голос Меликла.
Полиникос выбежал из комнаты.
Через полчаса милетский корабль тихо вышел из большой гавани города. Эвклея стояла на крутом берегу, глядя в темную ночную даль. Перед ней маячила тень Диосса.
— О, Эвклея, что он тебе сказал? Он вернется когда-нибудь, скажи, вернется?
— Я не знаю, братишка… может быть и вернется.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Потом наступили странные дни. Дни сменялись вечерами, вечера ночами. Со стороны казалось, что все шло как прежде. Власти оставили их в покое. Через несколько часов после отъезда Полиникоса к ним нагрянули стражники, но когда они узнали, что милетцы отплыли, ушли и больше не появлялись. Все вернулось к нормальной жизни. Да, семья Карии могла бы быть удовлетворена последними несколькими днями. Они заработали немного денег, поэтому смогли купить кое-что из одежды, а кувшины и кухонную утварь, которые им оставили ушедшие милетцы тоже имели определенную ценность.
— Мы должны быть довольны, — сказала мать.
Эвклея ничего не ответила, только опустила голову и отвернулась, чтобы мать не видела слез, которые появились в ее глазах. Мать не позволяла ей и думать о Полиникосе. Она видела и слышала , как молодой человек прощался с ней, когда уходил. Она боялась, что девушка будет придавать его словам слишком большое значение и начнет плести какие-нибудь не сбывающиеся мечты и строить планы.
Действительно, навряд ли можно было рассчитывать на то, что достаточно богатый молодой холостяк, атлет, стоявший на пороге большой известности, решит жениться на девушке из бедной семьи и неопределенного происхождения. В то время родители в основном самостоятельно решали вопросы брака: невест искали среди знакомых примерно такого же достатка и социального статуса. Они мало учитывали желания молодых и часто невесты первый раз знакомились с женихами только на свадебных пирах.
При таких обстоятельствах пылкие слова Полиникоса на прощание только свидетельствовали о временном душевном порыве парня и не могли иметь какого-то значения.
Так ей говорила мать, и Эвклея не решалась ей противоречить; она сказала, что все понимает и вполне сознает неисполнимость своей мечты. И перестала вообще говорить со своей матерью о милетских постояльцах, чтобы ей снова не пришлось плакать.
Она окутала себя молчанием. Все было как прежде, и даже появился кое-какой достаток. Девушка прекрасно понимала, что все в порядке.
Но что делать с памятью о прошедших мгновениях, как отвергнуть желания молодости, чем их заменить? Что поделать с одиночеством, которое смотрит с каждого угла, с тишиной, звенящей в ушах? И вот Эвклея ходит в своем доме, как и в чужом, и смотрит на все с удивлением. Действительно здесь когда-то были молодые люди, которые наполняли весь дом своим шумом, рассказами, песнями и смехом, такими не похожими на слова полные тоски по жизни , совсем не похожими на заботы о буднях бедняков. Неужели существует такая жизнь у молодых?
А сейчас что? Теперь все шло как прежде. Кажется, как только Эвклея этим увлекалась, ослепла на некоторое время, и вдруг на короткий миг увидела мир, солнце, суету, жизнь, любовь – все это кружилось перед ней, красиво сияло, волшебным светом, который померцал перед ней и внезапно исчезал. И снова стало темно как прежде. И Эвклея снова стала прежней, может быть, немного печальнее, еще молчаливее и бледнее.
Диосс иногда видел, как сестра неподвижно стояла перед домом и смотрела на огромное море. Она смотрела только на восток, всегда на восток, на далекий горизонт и синюю гладь, ища белые паруса.
Где-то там, далеко-далеко, за морем, находится прекрасный остров Самос и Милет.
Диосс подошел к ней и взял ее за руку. Девушка когда возвращалась домой не стыдилась Диосса и не скрывала от него своих слез. Только от него одного.
У Диоса теперь не было секретов от сестры. Он даже рассказал ей о своих тайных встречах с собакой мельника Аргосом и дружбе с ней, и о том, как его обнимает этот страшный пес.
