Патрик О'Брайан - Миссия на Маврикий
— Ну ты и трещотка, — ответил Джек, — ладно, как там твой пациент?
— Ну, он потерял довольно много крови, нельзя отрицать, но, с другой стороны, я мало видел людей, которым бы было столь полезно кровопускание. С ним все будет нормально, с Божьей помощью. С ним кок прежнего капитана, великий искусник, и он надеется, что его можно будет оставить на борту, с разрешения великодушного победителя.
— Отлично, отлично. Великий искусник на камбузе венчает хорошую утреннюю работу. Ведь неплохая была работенка, а, Стивен?
— Ну, я всей душой желаю тебе наслаждаться трофеями, но вот если под «хорошим» понимать экономию средств, тут я тебя поздравить не могу. Вся эта канонада со столь ничтожным результатом, как крюйс-стеньга у какого-то жалкого кораблика, застрявшего среди скал — ну просто преждевременный Армагеддон! А вся эта дурацкая возня с «гвинейцем»? Все эти задержки, перегрузки, еще до приближения к нему, несмотря на просьбы капитана поторопиться, все это тянется бесконечно, а в это время никому не позволено хотя бы ступить на остров! Потому что, видите ли, «нельзя терять не минуты»! «Ни минуты», ха! И сорок семь минут — коту под хвост, сорок семь минут бесценных наблюдений, которые так никогда и не будут сделаны!
— Что знаю я, Стивен, и чего не знаешь ты… — начал Джек, но его прервал появившийся посыльный: с разрешения капитана, мистер Эйкерс был готов подняться на борт. На палубе Джек обнаружил, что дует юго-западный бриз, устойчивый, как по заказу — лучший ветер для достижения Гибралтара «Гиеной» и ее подопечным. Он отдал письма первому лейтенанту, снова напомнил о необходимости высочайшей бдительности и торопливо проводил к планширю. Мистер Эйкерс пытался задержаться, выражая свою сильнейшую благодарность за назначение (и в самом деле, восстановленная в списках «Гиена» означала его неминуемое повышение), и уверяя капитана Обри, что если хоть один пленник высунет свой нос из люка, то его разорвут картечью, но, наконец, спустился в шлюпку. Облокотившись на планширь, Джек наблюдал, как лодки с ним и его людьми удаляются от «Боадицеи». Одни направились к «Гиене» — для управления кораблем и охраны пленников, другие — к «Интрепид Фокс», усилить ее чувствительно уменьшившийся экипаж, количество людей и в тех и в других было не малым.
Немногие капитаны вдали от вербовочных команд, встретив корабль или другой источник рабочих рук, могли бы улыбаться, глядя, как эти самые руки направляются к другим судам, чтоб никогда, возможно, не повстречаться вновь, но Джек сиял, как восходящее солнце. Капитан Лавлесс имел большие связи, а «Боадицея», благодаря этому — полнокровный экипаж, прекрасный, в среднем, экипаж, с не превышающей нормы долей новичков и с изрядным процентом тех, кто заслужил звание «опытный моряк». Однако, встречались в нем, конечно, и такие, кто не стоил ни пищи, которую съедал, ни занимаемого места в кубрике — последняя партия пришла из тюрем Бедфордшира: доходяги, мелкие преступники, бродяги, бесполезные в море. Английские пленники с «Хиби», отличные моряки, вместе с парой лучших матросов, взятых с «Интрепид Фокс», более чем скомпенсировали потери «Боадицеи», и сейчас с глубоким удовлетворением Джек наблюдал, как исчезают вдалеке восемь содомитов, три известных вора, четверо слабоумных и еще куча неисправимых сачков и «законников». Не меньше радости доставило ему избавление от самого бестолкового гардемарина, отравлявшего жизнь младшим, но более всего он был счастлив сплавить своего первого лейтенанта. Мистер Эйкерс был грубым, мрачным, седым человеком с одной ногой, боль от раны часто делала его дурной нрав просто невыносимым, и он не сходился с капитаном во многих вопросах, включая телесные наказания. Но, что хуже, почетным или нет было его увечье, но моряком мистер Эйкерс был никаким. Когда они впервые поднялись на борт «Боадицеи», якорные канаты были перекручены, и потребовался час и двадцать минут, чтобы освободить, наконец, клюзы, и все это время приказ фрегату выйти в море развевался на сигнальной мачте, подкрепляемый частыми пушечными выстрелами. И это впечатление злобной кипучей бесполезности лейтенанта в дальнейшем крепло день ото дня.
И вот, наконец-то! Он захватил два отличных судна, в то же время он избавил себя от человека, который только мешал превратить фрегат в эффективный инструмент морской войны, не говоря уж о «счастливом» корабле. И он сделал так, что удаление, вместе с тем, принесло выгоды даже самому мистеру Эйкерсу, вот где самый-то смак! И теперь он командует кораблем, экипаж которого можно считать настоящими моряками, несмотря даже на пятьдесят или шестьдесят оставшихся салаг.
Артиллеристы они, конечно, аховые — но чего ждать от людей, которыми командовали офицеры, кроме сваливания рея к рее и пальбы в упор и знать ничего не желавшие? Все это еще будет время исправить.
«Широчайшие возможности, мадам, широчайшие», — пробормотал Джек. Затем его улыбка перешла в ухмылку, когда он вспомнил, как его низкое коварство обмануло Стивена Мэтьюрина. Ибо что знал Джек и о чем не догадывался его друг — эти сорок семь минут составляли разницу между спасением корабля и простой помощью, между правами «Боадицеи» на одну восьмую груза «купца» и простым письмом с благодарностями от его владельцев.
«Интрепид Фокс» был захвачен в 10:46 во вторник, и если бы он находился под управлением французов хотя бы на одну секунду меньше 24 часов — его освобождение по морским законам не считалось бы спасением. Что до трех четвертей часа, которые, якобы, требовались Стивену для поиска неизвестных жучков островов Селваженс — Джек знал друга, и представлял, что выковыривать того с острова пришлось бы вооруженной команде, далеко по истечении назначенного времени. Однако он собирался компенсировать Стивену эту потерю коралловыми рифами, в изобилии встречающимися восточнее Мыса Доброй Надежды.
— Разрешите доложить, сэр, фрегат сигналит, — отвлек капитана от его мыслей старший гардемарин. «Разрешите следовать своим курсом».
— Добро, — отозвался Джек, — и счастливого пути.
«Гиена» проворно распустила марсели, закрепила их, и двинулась, набирая ход, сопровождаемая «гвинейцем», в кабельтове с подветренного борта. Посмотрев, как удаляются они, курсом на Гибралтар, Джек отдал приказ привестись к посвежевшему ветру, направив «Боадицею» к северному тропику, и спустился в каюту. Переборки, снятые, когда фрегат готовился к бою, уже были снова на месте. Две массивные восемнадцатифунтовки вновь принайтовлены по-походному, но от орудия правого борта все еще шло тепло, и запах пороха и горящих фитилей витал в воздухе — самый возбуждающий запах на земле и на море. Вся эта прекрасная каюта была в его распоряжении, просторная, с сияющей дугой кормовых окон, несмотря на наличие на борту важного пассажира. Впрочем, мистер Фаркьюхар губернатором был пока лишь теоретически, все упиралось в сопротивление французской эскадры, которое требовалось сломить для овладения его губернаторством. Он разместился в каюте, которая ранее была капитанской столовой. Джек бросил прощальный любящий взгляд на свои призы, удаляющиеся на север посреди искрящегося голубого простора, и крикнул: «Позовите господ Сеймура, Троллопа и Джонсона!»
