Густав Эмар - Эль-Дорадо

Капитао, напротив, был менее сильного сложения, узкая одежда, казалось, стесняла его; черты его лица носили неизгладимые признаки подчиненного состояния, которое он добровольно принял; затрудняясь своим положением, заменяя гордость наглостью и только искоса взглядывая на своего противника, он представлял уже перерожденный тип нации, к которой он перестал принадлежать и привычки которой он оставил, чтобы принять, не понимая их, обычаи своих победителей; перед натурою врага, сильною и свободною, он инстинктивно понял свое унижение и бессознательно поддался ее влиянию.

— Когда оба индейца были только в нескольких шагах друг от друга, капитао остановился.

— Кто ты, собака? — сказал ему грубо гуакур, бросая на него презрительный взгляд, — ты носишь одежду рабов, тогда как принадлежишь, кажется, к племени детей моего отца.

— Я, как и ты, сын этой земли, — отвечал угрюмо капитао, — только я счастливее тебя, мои глаза открылись, и я присоединился к семейству белых, которых уважаю и люблю.

— Не хвались, — отвечал воин, — твоему вероломному языку не удастся выхвалить передо мной сладость рабства. Гуакуры мужчины, а не трусливые собаки, которые лижут руки своих палачей.

— Разве ты для того сюда приехал, чтобы оскорблять меня? — сказал капитао с едва сдерживаемым гневом. — Рука моя длинна, а терпение коротко; берегись, чтобы я не отвечал на твою брань ударами.

Воин презрительно посмотрел на метиса.

— Кто осмелился бы льстить себя надеждой испугать Тару-Ниома? — сказал он.

— Я тебя знаю; мне также известна твоя слава среди твоего народа за мужество в битвах и разум в советах; прекрати напрасное хвастовство и предоставь слабым женщинам точить свой язычок на человеке, который, как и ты, не из робкого десятка.

— По временам и сумасброд дает хороший совет; ты говоришь правду; перейдем же к цели нашего разговора.

— Жду твоего объяснения. Не я становлюсь поперек твоей дороги.

— Отчего ты не передал своим бледнолицым господам, что я поручил тебе сказать им?

— Я настолько же не раб белых, как и ты; поручение твое я передал им от слова до слова.

— И, несмотря на это, они продолжают идти вперед?

— Как видишь.

— Эти люди с ума сошли; разве они не знают, что ты ведешь их на верную смерть?

— Они нисколько не разделяют этого мнения; превышая вас рассудком, белолицые не боятся, однако, и не презирают вас и вовсе не хотят оскорбить вас.

— Разве, нападая на наши владения вопреки нашему приказанию, они полагают, что не оскорбляют нас?

— Они не нападают на ваши владения, а просто идут своею дорогою.

— Ты вероломная собака; бледнолицым незачем проходить через нашу страну.

— Вы не имеете права препятствовать мирным гражданам проходить через ваши земли.

— Если мы не имеем права, то присваиваем его себе; гуакуры одни владеют этими странами, на которых никогда не ступит нога белого.

Диего подумал с минуту.

— Послушайте, — сказал он, — откройте свои уши, чтобы истина проникла в ваше сердце.

— Говори, я для того и здесь, чтобы слушать тебя.

— Мы не хотим проникнуть в глубь вашей страны; проходя через нее, мы станем держаться по возможности близко границ; ваш край только пересекает наш путь.

— А-а! Как же называется страна, куда вы направляетесь? — спросил вождь насмешливо.

— Страна френтонов.

— Френтоны наши союзники; наши выгоды общие; проникнуть в их владения — все равно что проникнуть в наши, мы не потерпим этого. Поди к тому, кто послал тебя, и скажи ему, что Тару-Ниом соглашается дозволить ему отступить с условием, чтобы он сейчас же направился к северу.

Капитао не двигался.

— Ты разве не расслышал меня? — продолжал воин. — Только с этим условием можете вы надеяться избегнуть смерти или рабства. Ступай же немедленно.

— Это совершенно бесполезно, — отвечал капитао, пожимая плечами, — бледнолицый вождь не воротится до тех пор, пока не приедет к цели своего путешествия.

— Что же заставляет этого человека играть так своею жизнью?

— Не знаю, это не мое дело, я не имею привычки вмешиваться в чужие дела.

— Хорошо. Он, следовательно, будет подвигаться вперед, несмотря ни на что.

— Без сомнения.

— В таком случае его смерть недалека. Его участь решена.

— Так вы хотите воевать?

— Нет, мстить; белые не враги наши, это дикие звери, которых мы убиваем, ядовитые гады, которых мы раздавливаем при всяком удобном случае.

— Берегитесь, вождь, борьба между нами будет страшная; мы храбры, мы не нападем на вас первыми, но если вы попробуете остановить нас, то будем сильно сопротивляться, предостерегаю вас.

— Тем лучше! Уже давно мои сыны не встречали врагов, которые были бы их достойны.

— Мы кончили, позвольте мне возвратиться к своим.

— Поезжай, мне в самом деле более нечего тебе говорить; одно упрямство твоего господина накликает на его голову беду, которая скоро над ним разразится. Подвигайтесь вперед и не бойтесь заблудиться, — прибавил он со зловещей улыбкой, — я принимаю на себя обязанность так хорошо обозначать дорогу, по которой вы пойдете, что вам будет невозможно ее не узнать.

— Благодарю вас, вождь, я воспользуюсь этим, будьте уверены, — ответил тот с иронией.

Гуакур улыбнулся, но ничего не сказал; вонзив шпоры в бока своего коня, он заставил его сделать огромный скачок и почти мгновенно исчез в густой траве.

Капитао подъехал рысцою к каравану.

Маркиз нетерпеливо ждал, чем кончится этот разговор.

— Ну что? — воскликнул дон Рок, как только Диего поравнялся с ним.

Индеец печально покачал головою.

— Что я предвидел, то и случилось, — отвечал он.

— Что это значит?..

— А то, что гуакуры не хотят ни под каким видом, чтобы мы вступили в их территорию.

— Стало быть?..

— Они приказывают нам возвратиться назад, говоря, что в случае упорства с нашей стороны они решились не пропускать нас.

— Мы перейдем через их трупы! — вскричал гордо маркиз.

— Сомневаюсь, ваше превосходительство; как бы ваши люди ни были храбры, все-таки они не в состоянии с успехом бороться с неприятелем вдесятеро сильнейшим.

— Разве они так многочисленны?

— Я ошибся, не с десятью, а с сотнею противников придется каждому из нас биться.

— Вы хотите меня испугать, Диего.

— Зачем, ваше превосходительство? Я знаю, что ничто из сказанного мною не убедило бы вас, что ваше решение неотменно и что вы пойдете вперед, несмотря ни на что. Да, впрочем, зачем вам терять драгоценное время.

— В таком случае вы сами трусите, — воскликнул, рассердившись, маркиз.

При этом оскорблении индеец побледнел, как только может побледнеть человек его расы, т. е. его лицо сделалось вдруг грязно-белого цвета, глаза налились кровью, а по телу пробежала судорожная дрожь.

— Поступать таким образом, ваше превосходительство, не только не великодушно, но и неловко, — отвечал он глухим голосом. — Зачем оскорблять человека, который из преданности к вам целый час выслушивал, даже не жалуясь, от вашего врага смертельные обиды. Вы заставите раскаяться в том, что я пожертвовал вам свою жизнь.

— Но, — продолжал более мягким голосом дон Рок, который уже раскаивался в своей вспышке, — наше положение несносно, мы не можем оставаться так; как мы теперь выйдем из этих затруднительных обстоятельств?

— Об этом-то, ваше превосходительство, и я думаю; гуакуры, без сомнения, сейчас не нападут на нас; страна слишком лесиста, а поверхность слишком неровна и пересечена реками. Здесь они нас не тронут; я знаю их тактику; им теперь выгоднее вести себя с вами осторожнее; почему — этого я еще сам не знаю, но скоро буду знать.

— Что заставляет вас предполагать это?

— Боже мой, настойчивость их, с которою они хотят заставить нас возвратиться; иначе было бы выгоднее напасть на нас нечаянно; кроме того, все поведение их может скрывать военную хитрость и вселить в нас больше доверчивости.

— Что вы думаете делать?

— Сначала узнать намерения неприятеля, ваше превосходительство, и с Божьей помощью, как бы ни были хитры гуакуры, я выведу их на чистую воду.

— Будьте уверены, что, если мы узнаем их намерения и ускользнем от них, вознаграждение будет соответствовать услугам, которые вы окажете мне.

Капитао пожал плечами.

— Незачем говорить о вознаграждении мертвому человеку; я по крайней мере так смотрю на себя, — отвечал он отрывисто.

— Все та же мысль, — сказал нетерпеливо молодой человек.

— Да, ваше превосходительство, все та же, но успокойтесь, уверенность эта, которая для других повлекла бы за собой, без сомнения, самые плачевные последствия, позволяет мне, напротив, вольнее действовать и, вместо того чтобы затмить мой ум, делает его еще светлее и яснее. Зная, что не могу избежать судьбы, которая угрожает мне, я употреблю все, что только зависит от человека, чтобы отстранить эту неизбежную гибель; это должно успокоить вас.