Густав Эмар - Эль-Дорадо

— Все равно, мой друг, отвечайте, прошу вас, на мой вопрос; как бы ни были суровы истины, которые вы сообщите, мне все-таки необходимо слышать их от вас.

— Вашему сиятельству непременно так угодно?

— Даже требую, насколько имею на это право.

— Хорошо! Слушайте же, ваше превосходительство; только, повторяю вам, я сомневаюсь, чтобы вы хорошо меня поняли.

— Говорите! говорите!

— Не сердитесь же, прошу вас, ваше превосходительство, если то, что вы сейчас услышите, покажется вам грубым; на откровенный вопрос я должен отвечать тоже откровенно. Вы лично нисколько не интересуете меня, вы сами сказали это я вас едва знаю. При всех других обстоятельствах я, вероятно, если б вы просили моей помощи, отказал бы вам, потому что, признаюсь, вы нисколько не внушаете мне сочувствия и, естественно, мне не за что вас любить. Случилось только, что вы некоторым образом находитесь у меня под присмотром; когда меня поместили под ваше начальство, я поклялся защищать вас от всего и всех, покуда буду путешествовать с вами. Когда презренный Малько покинул вас, я понял ответственность, которой меня одного подвергала эта измена; я немедленно, не колеблясь, принял на себя ответственность со всеми ее последствиями.

— Но, — прервал маркиз, — из этого еще не следует, что нужно жертвовать жизнью, в особенности же за человека, в котором не принимаешь ни малейшего участия.

— Не для вас, ваше превосходительство, а для себя приношу я эту жертву, для своей чести, которая помрачилась бы, если я, присоединившись к вам, не стал бы вас защищать до последней минуты и не загородил бы вас своим телом; меня нисколько не удивляет, что вы, ваше превосходительство, европейский дворянин такого же высокого происхождения, как и португальский король, иначе понимаете известные условия цивилизованной жизни; но мы, бедные индейцы, имеем только честь и недешево продаем ее; я принадлежу к отряду солдат, который с самого начала своего основания постоянно выказывает неподкупную верность, и в его рядах не встречалось ни одного изменника. Всякий на моем месте сделал бы то же, что и я для вас теперь делаю; но, — прибавил он с грустною улыбкою, — зачем нам долее разговаривать об этом, ваше превосходительство? Лучше кончим это; пользуйтесь моею преданностью, не беспокоясь ни о чем другом; к тому же она не так велика, как вы полагаете.

— Каким образом?

— Э! Боже мой, по очень простой причине, ваше превосходительство: мы, солдаты конквисты, которые постоянно воюют со свободными индейцами, мы всегда играем своей жизнью и кончаем свое существование обыкновенно смертью в какой-нибудь засаде; следовательно, я приближаю только несколькими днями, а может быть и часами, ту минуту, когда должен буду предстать пред вечным Судиею; вы видите, что жертва, которую я приношу, невелика и не стоит, чтобы я пробовал избегнуть ее.

Дон Рок был невольно растроган наивной честностью этого полуобразованного человека, который, сам того не подозревая, давал ему, светскому человеку, такой урок нравственности.

— Я не стою вас, дон Диего, — сказал он, протягивая ему руку.

— Э, нет, ваше превосходительство, я менее вас образован, вот и все, — и, проговорив это с удивительным добродушием, продолжал: — Теперь, когда я ответил на ваш вопрос, возвратимся, если вашему превосходительству угодно, к нашему делу.

— Я лучшего и не желаю, капитао. Вы, кажется, сказали, что хотите оставить лагерь?

— Да, ваше превосходительство, чтоб идти на разведки.

— Отлично; когда намерены вы отправиться?

— Сейчас же, ваше превосходительство.

— Как, так рано?

— Нам не нужно терять ни одной минуты, чтобы все разузнать; мы имеем дело, не позабудьте, ваше превосходительство, со свободными индейцами, самыми хитрыми и самыми храбрыми в этой стране. К тому же вы скоро сами убедитесь, наши противники чрезвычайно сильны.

— Я начинаю верить этому.

— Скоро вы совершенно убедитесь.

— Что я должен делать во время вашего отсутствия?

— Ничего, ваше превосходительство.

— Однако, мне кажется…

— Повторяю вам, ничего; не выходите, велите хорошенько караулить лагерь и наблюдайте сами, чтобы часовые не засыпали на своих постах.

— На этот счет будьте спокойны.

— Я позабыл очень важную вещь, ваше сиятельство: если, чего не предполагаю, на вас нападут индейцы во время моего отсутствия и окружат, велите привязать к самой верхней ветке сторожевого дерева красную faja; я ее увижу, где бы ни находился, и, поняв, что это значит, приму предосторожности к своему возвращению в лагерь.

— Будет сделано. Не имеете ли вы еще чего-нибудь сказать?

— Ничего, ваше превосходительство; мне остается только проститься с вами. Не позабудьте, что не должны выходить до моего прихода, иначе вы погибли бы.

— Я не двинусь ни на шаг; решено, вы найдете меня, я думаю, в таком же положении, в каком оставите.

— Надеюсь, ваше сиятельство; до свидания.

— До свидания и желаю успеха!

— Постараюсь.

Капитао вышел из лагеря пешком.

Солдаты конквисты редко употребляют лошадь; они ездят только в таком случае верхом, когда нужно сделать большой переход. Бразильские леса так густы и до того перепутаны лианами и ползучими растениями, что буквально невозможно проходить через них иначе, как с топором в руке; поэтому лошадь не только бесполезна, но некоторым образом обременяет ездока, который на ней беспрестанно встречает новые затруднения. А потому эти солдаты отличные пешеходы. Ноги их неутомимы, как будто железные; ничто их не останавливает и не удерживает: они ходят так скоро и в такой степени неутомимо, что едва ли наша правильно обученная пехота, пользующаяся хорошею репутацией в этом отношении, может тягаться с ними.

Пространство, которое проходят в несколько часов эти индейцы, удивительно и превосходит все, что только было достигнуто в этом искусстве. Тридцать и даже сорок лье в день для них не составляют томительного перехода; они продолжают идти бодро под грузом оружия и прочих доспехов, следуют за лошадью, пущенной крупною рысью, и, несмотря на это, ничто не ускользает от них во время быстрой ходьбы; они замечают малейший знак, видят самый слабый отпечаток следа, нечаянно оставленный на земле, и тщательно замечают его особенности и размеры; нет шума в пустыне, которого они не услышали бы и не отгадали бы, откуда он происходит: хруст ветки в лесу, скорый полет птицы, поспешное бегство зверя, покидающего при их приближении свое логовище… они слышат и понимают все и находятся постоянно настороже, готовые сразиться с каким бы то ни было неприятелем, который часто мгновенно появляется перед ними, но был уже предугадан их безошибочною наблюдательностью.

Капитао Диего, как, без сомнения, догадывается читатель, пользовался между своими товарищами, хорошими знатоками в подобном деле, известностью за свою необыкновенную проницательность; он во многих обстоятельствах выказывал удивительную хитрость и ловкость, но никогда еще не находился в таком затруднительном положении, как в описанный нами момент. Он был непримиримым врагом непокоренных индейцев и причинял им непоправимые потери, взамен чего они к нему питали крайнюю ненависть, смешанную с суеверным страхом. Диего так часто и так счастливо избегал расставленные ему западни, так часто избегал почти неминуемой смерти, что индейцы начали наконец смотреть на него, как на человека, которому покровительствует какая-то неведомая сила и который обладает сверхъестественной силою, помогающей ему выходить здравым и невредимым из самых страшных опасностей и преодолевать огромные затруднения.

Капитао знал очень хорошо, какого мнения были о нем индейцы; он знал, что, если попадется когда-нибудь в их руки, то не должен был ожидать не только пощады, но даже неминуемо подвергся бы самым ужасным пыткам. Однако эта уверенность не имела никакого влияния на его рассудок; его смелость не уменьшилась, и, не принимая никаких предосторожностей во время своих различных походов, он с невыразимым удовольствием смеялся над своими противниками, боролся в хитрости с ними и угадывал все их расчеты.

Предприятие, в которое он теперь пустился, было самое отважное и самое трудное изо всех доныне исполненных им.

Дело шло только о том, чтоб проникнуть в селения гуакуров, присутствовать при их совещании и узнать, таким образом, их намерения.

Диего смотрел на себя, как на погибшего, и был убежден, что он и все люди, составляющие караван, к которому принадлежал капитао, падут в пустыне от руки индейцев; в полной уверенности, что ему не оставалось более возможности принести каравану действительную пользу, он хотел в последней борьбе с неприятелем поставить все на карту, решился оспаривать успех до конца и доказать своим врагам перед смертью, на что был способен, словом, дать почувствовать им всю свою силу.