Густав Эмар - Эль-Дорадо
Индеец с изумлением посмотрел на маркиза.
— Вы говорите серьезно, ваше превосходительство? г— спросил он, — действительно ли вы верите в то, что сказали?
— Да, cher don Diogo, и, мне кажется, все оправдывает меня.
— В таком случае вы в заблуждении, ваше превосходительство, потому что, уверяю вас, гуакуры не предпринимают ничего без решительного намерения достигнуть цели; вы скоро уверитесь в этом.
— Вы боитесь, что будет атака? — спросил маркиз, начиная беспокоиться.
— Нападут, может быть, и не сейчас, но сделают вызов — без всякого сомнения.
— Вызов! С чьей же стороны?
— Со стороны гуакуров.
— Полно, вы шутите. На чем основываете вы свое предположение?
— Я ничего не предполагаю, ваше превосходительство, но вижу многое.
— Как видите?
— Да, вам тоже очень легко самому убедиться, потому что не пройдет четверти часа, как человек, про которого я говорю, явится уже сюда.
— О-о! Это уж слишком.
— Постойте, ваше превосходительство, — продолжал он, протянув руку в известном направлении, — видите, как трава колышется и гнется правильным движением?
— Да, вижу; далее?
— Вы замечаете, не правда ли, что движение это только местное и все приближается к нам?
— В самом деле, так что ж следует из этого?
— Это доказывает, ваше превосходительство, что индеец скачет к нам и что, вероятно, его послали к нам с важными поручениями.
— Что за шутки, капитао!
— Я не шучу нисколько, ваше превосходительство, вы скоро убедитесь в этом.
— Я до тех пор не поверю, покуда сам не увижу.
— Если так, — продолжал капитао, улыбаясь, — то уверьтесь, потому что вот и он!
Маркиз посмотрел.
В эту минуту индеец гуакур, вооруженный для боя, на великолепном коне выехал вдруг из травы и гордо остановился поперек дороги, на пистолетный выстрел от бразильцев, махая тапировой кожей, которая развевалась, подобно знамени.
— Стреляй в мошенника! — вскричал маркиз, прицеливаясь.
Капитао живо остановил его.
— Берегитесь! — сказал он.
— Как! Разве он не враг? — возразил маркиз.
— Может быть, и неприятель, но теперь, ваше превосходительство, он приехал переговорщиком.
— Этот дикарь приехал парламентером! Вы, без сомнения, насмехаетесь надо мной! — вскричал маркиз, пожимая плечами.
— Нисколько, ваше превосходительство, послушаем, что он нам скажет.
— Зачем? — презрительно сказал дон Рок.
— Даже если б и затем, чтоб узнать намерения тех, кто посылает его; это, мне кажется, весьма важно для нас.
Маркиз немного подумал, потом закинул свой карабин за плечо.
— В самом деле, — пробормотал он, — лучше пускай он объяснится; кто знает, что индейцы решили между собою; может быть, они хотят заключить с нами договор?
— Это невероятно, — отвечал, смеясь, капитао, — но, во всяком случае, если ваше превосходительство позволит, я пойду и расспрошу его.
— Идите, идите, дон Диего, мне очень любопытно узнать цель этого послания.
Капитао поклонился, потом, бросив на землю мушкетон, саблю и свой нож, пустился галопом к индейцу, стоявшему неподвижно поперек дороги, как конная статуя.
— Вы с ума сошли! — вскричал дон Рок, пустившись к нему. — Как? Вы кидаете свое оружие? Стало быть, хотите, чтобы вас убили?
Дон Диего презрительно улыбнулся, пожав плечами, и, остановив лошадь маркиза за узду, чтобы помешать ему ехать вперед, сказал:
— Разве вы не видите, что он без оружия?
Маркиз удивился и остановил свою лошадь; он не заметил этого.
Капитао воспользовался его изумлением и опять поскакал.
ГЛАВА VI. Гуакуры
Обширная территория Бразилии населена еще до сих пор многочисленными индейскими племенами, рассеянными в мрачных лесах и обширных пустынях, которые покрывают этот край.
Предположение, что племена эти произошли от одного колена и что характер их общественной жизни одинаков, во всяком случае ошибочно; напротив, нет ничего разнообразнее их нравов, обычаев, их языка и общего состава. В Европе этого не знают, потому что туда проникают только рассказы о ботокудах, хорошо известных соседним бразильским поселениям по жестокости, которую они обнаруживают в борьбе с белыми.
Этих индейцев, в которых замечается только одно душевное проявление — крайняя ненависть к жестокому игу иностранцев, — нисколько не интересно изучать отдельно. Грязные, погруженные в совершенное варварство, людоеды производят своим диким видом даже отвращение, вызываемое в особенности ужасным botoque, или деревянным кружком в несколько дюймов ширины, который продевают себе в нижнюю губу и который их так обезображивает, что они похожи более на противных орангутангов, чем на людей.
Но если углубиться внутрь земли и направиться к югу, то можно встретить могущественные индейские племена, которые достигли интересной для изучения степени цивилизации и в случае нужды могут выставить до пятнадцати тысяч вооруженных воинов.
Из этих племен в особенности два занимают важное место в истории первобытных наций Бразилии, а именно пейяги и гуакуры.
О последних в особенности мы будем здесь говорить.
Гуакуры, или Indies cavaiheiros', как называют их бразильцы, с незапамятных времен занимали пространство по крайней мере в сто лье по берегам реки Парагвая.
Теперь, когда они должны понемногу отступать перед цивилизацией, которая все более и более ограничивает это племя, положение их переменилось; однако они еще встречаются, но большею частью держатся около рек Сан-Лоренцо и Емботате, или Мондего.
Гуакуров, по совести, нельзя причислить к совершенно диким племенам. Они занимают, по нашему мнению, — мнение это разделяется многими путешественниками, — в общественном управлении народов Нового света почти такое же место, какое занимают теперь чилийские арауканы, нравы которых уже известны читателям из предыдущих наших сочинений 6.
Но поспешим сказать, что нравы аукасов очень мало сходны с нравами гуакуров.
Эти последние представляют три совершенно различных народа: первый был известен под именем лигов, занимающих берега Парагвая; жители восточных берегов великой реки составляют второй народ; к третьей же группе принадлежат индейцы, живущие в бразильских владениях.
Мы займемся теперь только последними.
Бразильские гуакуры разделяются на семь различных групп, почти всегда враждующих между собою; они свободно разъезжают по обширным равнинам, покрытым великолепными пастбищами, между реками Ипани и Токари.
Это народ исключительно воинственный; целью его предприятий всегда бывают пленные, которых обращают в рабство.
Неоспоримое превосходство гуакуров принудило многих соседних племен подчиниться им; впрочем, первенство это было признано добровольно.
Племена, подчиняющиеся гуакурам, однако, довольно могущественны, их всего будет до шестнадцати. Из них хикиты, гуаты, ляды, шаготы самые страшные нации юга.
Общественное устройство гуакуров чрезвычайно оригинально и встречается весьма редко в такой степени развития между остальными племенами; они разделяются на вождей, воинов и рабов; это внутреннее устройство легко сохраняется, потому что потомки пленников ни под каким видом не могут брать себе в жены свободных женщин, и наоборот; подобный союз обесчестил бы того, кто его заключил; не было примера, чтобы невольник сделался свободным человеком; к тому же религия их исключает невольников из рая.
Из вышеприведенного видно, что если каста вождей сохраняется во всей своей первоначальной чистоте, то взамен этого в редких нациях низший класс предается стольким разнородным страстям и в редких случаях рабы угнетены в такой степени.
В продолжение рассказа мы подробнее ознакомим читателя с этим народом, занимающим такое странное положение между варварством и цивилизацией, как бы держась в равновесии между тем и другим. Обратимся к нашему рассказу и вернемся к тому моменту, где прервали его в предшествующей главе.
Обменявшись с маркизом несколькими словами, которые мы передали, дон Диего поехал один и без оружия к индейцу, гордо остановившемуся посреди дороги; он стоял неподвижно и смотрел пристально на приближающегося капитао.
Оба воина, несмотря на то, что происходили от одной и той же первобытной расы первых обитателей этой земли, представляли два совершенно различных типа и резко отличались друг от друга.
Гуакур, раскрашенный по-военному и гордо драпировавшийся в свое пончо, смело сидел на своем коне, таком же диком, как он сам; улыбка гордого презрения выражалась на его губах. Он представлял собой тип могущественной расы, уверенной в свое право и в свою силу; с первого дня открытия эта раса поклялась беспощадно истреблять белых, отступала перед ними шаг за шагом, однако никогда не обращалась в бегство; она решилась погибнуть, но не переносить ненавистного ига и постыдного рабства.