Поль Феваль - Горбун
– Это верно. Очень виноваты, – согласился Паспуаль. – Но уж больно опасное дело, ты затеваешь, мэтр!
Эта беседа мастеров клинка привела к тому, что мсьё барон де Барбаншуа так и не добрался в ту ночь до своей постели. Старый аристократ, оставленный на траве, продолжал спать. А что ним приключилось дальше, мы узнаем позднее, когда он проснется. Сад все больше поглощала темнота. Все фонари были погашены, кроме небольших светильников, подвешенных у входов в индейские палатки. Вскоре во дворце в покоях регента на втором этаже прибавилось света, дверь открылась, – на балкон собственной персоной вышел Филипп Орлеанский и обратился к своим собравшимся внизу гвардейцам. Из-за темноты он не видел лиц и потому говорил, наверное, чуть громче, чем требовалось.
– Господа! Чтобы ни случалось, доставить его живым! За это вы отвечаете своей головой!
– Вот уж удружил! – проворчал Бонниве, стоявший со своим взводом у Поляны Дианы. – Если негодяи услышит эти слова, то непременно задаст нам перцу по первое число!
Патрульно розыскные команды отправлялись на это дело с тяжелым сердцем. Легенды о мсьё де Лагардере вселяли, и, заметим, не без основная, в их сердца такой страх, что любой из стоявших опущенной головой воинов, сейчас был готов составить свое завещание. Даже отъявленный забияка Бонниве с охотой предпочел бы сразиться против двух дюжин провинциальных дворян кадетов, (будучи насильно призываемы на военную службу, эти «дрозды», как их презрительно называли за игорным столом, или на дуэльных площадках, часто прибегали к дезертирству и их приходилось нередко десятками, а то и сотнями, отлавливать и предавать трибуналу); нежели выполнять порученное ему в эту ночь задание.
Лагардер и Аврора решили потихоньку убежать. Лагардер не знал, что в саду полным ходом идет на него облава. Он надеялся вместе со своей невестой выбраться из Пале-Рояля через ворота, охраняемые его приятелем садовником Ле Бреаном. Анри был опять в черном домино, а Аврора – с опущенным и в маске. Едва они вышли из сторожки, как натолкнулись на стоявших у порога снаружи двух человек.
– Мы сделали все, что было в наших силах, мсьё шевалье! – в унынии произнесли Кокардас и Паспуаль, незадолго до того опорожнившие для храбрости свои походные фляги. – Простите нас!
– И все-таки, – прибавил Кокардас, – это заколдованное розовое домино исчезло, как болотный огонек.
– Господи Иисусе! – воскликнул в изумлении Паспуаль. – Да вот же оно!
Пораженный Кокардас исступленно протирал глаза.
– Как бы узнали, что я здесь? – спросил Лагардер.
– Покаянное сердце и до Иерусалима доведет, – рассудительно заметил брат Паспуаль.
– И все-таки, откуда узнали? Да встаньте же вы, наконец.
Мастера клинка не без усилия поднялись с колен, после чего Кокардас ответил:
– После того, как исчезла барышня в розовом домино, мы неоднократно прочесывали сад во всех направлениях, – все надеялись отыскать. В какой-то момент я вдруг увидел, как вы пробежали по этой извилистой тропинке и, обогнув дерево, вошли в домик.
– Вы меня узнали, мэтр Кокардас?
– Не то чтобы узнал, но, в общем догадался.
– Почему вы говорите «я увидел», что же ваш напарник Паспуаль видите хуже вас?
– В ту минуту его со мной не было.
– Где же он был?
– У буфетной стойки.
– Он туда отправился без вас?
– Нет, мсьё шевалье, мы туда отправились вдвоем, но потом я, оставив его, ненадолго вышел…
Наклонившись к уху девушки, Лагардер очень тихо ей прошептал:
– Прости, мой ангел, – но сейчас важно убедиться, что эти господа не ведут двойную игру.
И затем в голос:
– Кокардас, мы с вами знакомы уже с четверть века, можете вы сейчас, положа руку на сердце сказать: «Я говорю чистую правду»? Можете, или нет?
– Я говорю вам правду, шевалье, – тихо произнес гасконец и опустил глаза.
– В таком случае, почему отводите взгляд?
– Потому что… потому что я говорю правду… но правду нечистую, – пояснил Кокардас, после чего прямо посмотрел в глаза Анри. Этот исполненный неподдельных мучений ответ был настолько неожиданным, что все изумленно раскрыли глаза, а Аврора не смогла удержать сочувственной улыбки.
– Это нечто новое. Поясните ка, как это правда может быть нечистой.
– Может, если к одной правде примешивается другая…
– Не отрицающая первую, но в то же время не позволяющая ей называться чистой, – первым догадался Паспуаль.
– Что же это за другая правда? – допытывался Анри.
– Придя к буфетной стойке, мы с братом Паспуалем первым делом решили наполнить вином фляги, и тут я обнаружил, что свою потерял. Перед этим мы были на лужайке вон за тем индейским шатром. Я туда вернулся, стал искать и как раз в ту секунду, тогда нашел ее на траве под головой у барона, увидел вас.
– Какого еще барона? Он что, тоже меня видел.
– Нет, сударь, он вас не мог видеть. Он в стельку пьян и до сих пор спит на лужайке, но теперь под его головой нет моей фляги.
– Как она попала ему под голову?
– Вот этого я и сам не пойму. Должно быть, я ее возле него обронил, и он ее как-нибудь подтащил к себе вместо подушки.
– Вы что же, прочесывая сад, не обратили внимания на лежащего человека?
– Не обратили потому, что знали, что он там лежит, – пояснил Паспуаль.
– Откуда?
– Мы сами его там положили, – прибавил Кокардас, и, видя удивление Анри, они рассказали все без утайки, как их нанял барон де Юноде, и почему они не смогли исполнить его поручения.
– Так в чем же нечистота вашей правды, мэтр?
Анри хотел до конца постигнуть логику своего бывшего учителя фехтования.
– В том, что я заметил вас не только благодаря тому, что пытался найти розовое домино, но также и потому, что искал свою флягу.
– Понятно, Кокардас. Странно, но сейчас я вам верю. Может быть потому, что у меня нет другого выхода. Не так ли? – грустно улыбнулся Лагардер и, внезапно увидев в конце аллеи вооруженных мушкетами гвардейцев, встревожено прибавил:
– Что там происходит?
– Происходит то, что вы окружены, бедный Маленький Парижанин, – ответил Паспуаль. Из-за выпитого у него немного развязался язык.
Лагардер больше ни о чем не расспрашивал. Он быстро оценил ситуацию. Увы, она была неутешительной. Больше всего его огорчало то, что праздник уже закончился. Он потерял контроль над временем. Часы пронеслись для него, как минуты. Он понял, что опоздал. Ибо только в праздничной суматохе можно было незаметно улизнуть.
– Могу я рассчитывать на вашу помощь? – обратился шевалье к мастерам клинка. – Говорите, взвешивая свои слова, честно и открыто. Возможно, придется рисковать жизнью.
– Наша жизнь принадлежит вам, вся, сколько ее не осталось! А если потребуется, то и смерть, – ответили храбрецы, прижимая руку к сердцу. Друзья не лгали. Радость от того, что Лагардер их простил, пьянила их не меньше, чем прекрасное бургундское, которым они себя утешали всю ночь. Бедная Аврора дрожала от страха, но боялась не за себя, а за своего любимого.
