Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
— Представьте себе, и я тоже! Как-то позвонил ему, предложив повидаться и установить контакт, но он, сославшись на нездоровье, отказался встретиться в ближайшие дни. Пообещал позвонить сам, но не звонил…
— Это просто невежливо.
— Единственный человек, который его видел, — это Эверс. Нет, лгу! Мне говорили, что он несколько раз приезжал к главному врачу по каким-то делам.
— К этому полуитальянцу, полунемцу? Матини, кажется? Не помню, кто мне о нём говорил, но охарактеризовал его как очень интересного человека и прекрасного хирурга. Это верно?
— Хирург он действительно отличный, а вот что касается других качеств… Если человек сторонится нас, работников гестапо, так у нас есть все основания им заинтересоваться. Я непременно установлю за ним наблюдение. Кстати, когда вы познакомитесь с этим Матини, не откажите мне в большой услуге дать подробную и объективную характеристику этого типа.
— Боюсь, что это будет не скоро, я пока не прибегаю к услугам врачей. Разве подстрелят партизаны? Что это мы так долго разговариваем об этом Матини?
— Верно, как будто нет у меня других хлопот! Один этот завод…
— Теперь, когда вопрос об его охране окончательно решён и у вас нет причин скрывать, скажите мне, Ганс, почему вам так хотелось избавиться от ответственности за этот объект?
— Понимаете в чём дело: поручая мне внешнюю охрану, меня предупредили, что я должен принять все меры к её усилению, — дело в том, что перед нашим приездом сюда, на заводе была найдена коммунистическая листовка. Охрана, как видите, такая, что и мышь в щёлочку не проскользнёт. Но кто пронёс листовку? Какой вывод может сделать человек, логически мыслящий? А такой, как сделал я: если что-либо попало на завод, то тем же самым путём можно что-то передать и с завода! И это «что-то» может оказаться именно той тайной, которую так строго охраняют. И отвечать за это придётся Миллеру.
— И вы, мой близкий друг, решили подложить мне такую свинью, уговорить взяться за охрану завода?
— Не забывайте, Генрих, что этот объект находится под личным наблюдением генерал-майора Бертгольда. С вас бы не спросили так строго, как с меня.
— Откуда вы знаете, что он под наблюдением отца?
— Рапорт об усилении внешней охраны должен быть подан в два адреса — корпусному начальству и в отдел, которым руководит Бертгольд.
— Отец бы и к вам был снисходителен. Ведь вы оказали ему услугу.
— Он вам сказал? — Миллер как-то странно взглянул на Генриха.
— Я узнал от Лорхен. Именно сегодня я получил письмо, в котором есть строчки, касающиеся непосредственно вас. — Генрих вынул письмо, нашёл нужное место и равнодушным голосом прочёл: — «Передай герру Миллеру привет».
Миллер довольно улыбнулся.
— Вы догадываетесь, почему вам передаёт привет моя будущая жена?
— Ну, конечно. А вы?
— Было бы странно, если б Лора имела тайны от жениха, — уверенно ответил Генрих.
— О, как я рад, что вы так это восприняли… А согласитесь, чистая работа! Ведь, кроме меня и шофёра — его пришлось отправить на Восточный фронт, — никто до сих пор даже не догадывается. Кроме Бертгольда, конечно.
Генрих почувствовал, как внутри у него всё похолодело.
— Вы мастер на такие дела, хотя я и не пойму, как вам удалось все организовать?
— С того времени как генерал-майор прислал мне письмо и предложил убрать мадемуазель Монику, не арестовывая её, я не спускал с неё глаз. Мадемуазель часто ездила на велосипеде!
— И что же? — едва сдерживаясь, спросил Генрих.
— Я даже не ожидал, что все произойдёт так просто и легко. В тот день, когда вы уехали в Париж, мадемуазель тоже собралась куда-то — к велосипеду была привязана большая сумка с её вещами. Как только мне доложили, что она отъехала от гостиницы, я мигом бросился следом за ней… у меня всегда для таких дел стоит наготове грузовик во дворе. Теперь, когда всё прошло и вы можете благоразумно взглянуть на вещи, согласитесь — я спас вас от серьёзной опасности. Если б арестовали эту партизанку, тень непременно легла бы и на ваше имя.
Генрих молчал, стиснув зубы, не в силах вздохнуть.
Вот оно, страшное испытание! Настоящее испытание его воли, силы! Хоть бы вошёл кто-нибудь и отвлёк внимание Миллера. Только миг передышки, чтобы овладеть собой. Словно в ответ на его немую мольбу, зазвонил телефон, Миллер взял трубку.
— «Монах» слушает! Да, он здесь, сейчас позову.
Генрих схватил протянутую трубку и не сразу понял, о каком дяде идёт речь, почему к нему обращается какой-то жених, почему он называет его юношей. Но знакомый голос Лютца вернул его к действительности.
— Говоришь, немедленно вызывает «дядя»? Сейчас буду… Нет, нет, без задержки… уже иду!
Бросив трубку, Генрих быстро пошёл к двери, но, пересилив себя, на секунду остановился у порога.
— Простите, забыл попрощаться, срочно вызывает Эверс.
Как только исчезла необходимость выдерживать пристальный взгляд Миллера, последние силы покинули Генриха. Пришлось присесть на скамейку в сквере, подождать, пока перестанут дрожать ноги и немного прояснится голова. «Монику убил Миллер! По приказу Бертгольда!..» Лишь выкурив сигарету и выпив стакан воды в киоске, Генрих смог идти.
— Герр обер-лейтенант, что с вами? На вас лица нет! — удивился Эверс, увидав своего офицера по особым поручениям.
— Ты заболел, Генрих? — взволновался и Лютц, находившийся в кабинете генерала.
— Да, я чувствую себя очень скверно, — признался Генрих.
— Тогда никаких разговоров о делах! Поезжайте домой и ложитесь в кровать. А вы, герр Лютц, немедленно позаботьтесь о враче, — приказал генерал.
Лютц из своего кабинета позвонил Курту и вызвал машину. Потом начал звонить в госпиталь.
— Я попрошу, чтобы приехал сам Матини. Он охотно согласится, ибо знает тебя с моих слов и хочет познакомиться.
Генрих не ответил.
— Да что с тобою? — Лютц подошёл к Гольдрингу и заглянул ему в лицо. — У тебя слезы на глазах!
Словно проснувшись, Генрих вздрогнул.
— Карл, ты знаешь, кто убил Монику? Миллер! Не случайно наскочил, а нарочно. Держал для этого специальную машину… она всегда была наготове!
— Боже мой! Неужели это правда?
— Он сам мне только что признался. Даже хвастался своей изобретательностью.
Лютц застонал.
— Это… это не укладывается в сознании. Говоришь, специально держал машину? Как же ты не пристрелил его на месте, словно собаку? Боже, что я говорю! Чтоб и ты погиб из-за этого мерзавца! Послушай, дай мне слово, что ты ничего не сделаешь, не посоветовавшись со мной! Я требую, прошу! Ты мне это обещаешь… Я вечером приеду к тебе, и мы обо всём поговорим. Но умоляю, не делай ничего сгоряча. Ты мне обещаешь?
