Бен Кейн - Дорога в Рим

— Ромул…

Юноша в изумлении взглянул на диктатора — тот открыл глаза.

— Да…

— Это ты… — В груди Цезаря заклокотало.

Ромул не заметил, как схватил его за окровавленную руку.

— Молчи, не говори, — лихорадочно шепнул он. — Мы позовем лекаря, тебя вылечат.

Губы Цезаря дернулись в подобии улыбки.

— Ты не умеешь врать, солдат, — прошептал он. — Надо было тебя послушать. И не приходить.

Ромул резко пригнул голову, пытаясь скрыть слезы. Все усилия — впустую…

Цезарь вдруг слабо сжал его ладонь.

— Ты славный легионер, Ромул, — выдохнул он. — Похож на меня… молодого…

Гордость, затопившая было Ромула от такой неслыханной похвалы, вдруг истаяла в тот же миг, лоб покрылся испариной. Юноша, охваченный сомнением, высвободил руку.

Цезарь, озадаченно хмурясь, попытался сесть — из ран вновь хлынула кровь, и он обессиленно опустился на мраморный пол. Глаза глядели отрешенно — так, словно перед диктатором уже маячил Элизиум. Или Гадес.

Ромул вспомнил Фабиолу. И то, почему она мечтала о смерти Цезаря. Пытаясь унять горе, он глубоко вздохнул. Осталось всего несколько мгновений, потом будет поздно.

— Двадцать шесть лет назад у Форума нобиль изнасиловал красивую девушку-рабыню, — прошептал он на ухо Цезарю и по лицу понял, что слова услышаны. Он вновь склонился к его уху. — Это был ты?

Не сводя глаз с Цезаря, он тщился увидеть хоть какую-то перемену в лице. Миг спустя он даже провел влажным пальцем у рта и ноздрей — дышит ли? На кожу повеяло легчайшим дуновением: значит, в истерзанном теле еще теплится жизнь. «Юпитер! — в последней надежде взмолился Ромул. — Не дай ему умереть без ответа! Я должен знать правду!» Он склонился над диктатором, мечтая, чтобы тот открыл глаза. Тщетно.

— Ты мой отец? — с усилием выговорил юноша.

Веки Цезаря, дрогнув, раскрылись, тело вдруг замерло.

Вглядевшись в распахнутые глаза, Ромул наконец увидел в них ответ.

— Боги всемогущие! Ты изнасиловал мою мать! — выдохнул он, едва не сгибаясь под тяжестью откровения. Фабиола была права. Сходство с Цезарем неслучайно — Ромул его сын.

Как к этому относиться? Чем была его любовь к Цезарю — солдатской преданностью или сыновним чувством? Ромул ничего не соображал, голова шла кругом. Увидев, что диктатор мертв, он сжался от горя и сам же не посмел себе в этом признаться. Как можно горевать о насильнике матери? При воспоминании о старой боли из глаз Ромула вновь хлынули слезы.

— Он не был законченным негодяем, — раздался вдруг голос Тарквиния. — Он ведь освободил тебя от рабства.

Гаруспик сжал его плечо, и юноша благодарно вздохнул.

— Ты знал?

— Подозревал. Издавна. А в последнее время — все больше.

— Почему ты не сказал?!

Тарквиний помрачнел.

— Я и без того слишком тебе навредил в прежние времена. Да и расскажи я тебе — что пользы? Быть сыном Цезаря сейчас опасно. А знай ты правду, неужели присоединился бы к Фабиоле?

Взглянув на простертое тело Цезаря, Ромул надолго задумался. Годами он мечтал, как наконец найдет отца. И какие мучения ему приготовит. Как Гемеллу… С которым при встрече все обернулось по-иному…

— Нет, — после долгого молчания ответил он.

— Почему?

— Любой насильник — злодей. Но его вина не оправдывает таких зверств. — Ромул дотронулся до изуродованного тела Цезаря. — К тому же мать этим не вернешь.

— К сожалению, — добавила Фабиола.

Ромул обернулся — девушка стояла рядом. Близнецы настороженно переглянулись, и Ромул не посмел утаить от нее истину.

— Ты была права, — признал он.

Фабиола радостно схватила его за руку.

— Он признался, что изнасиловал маму?

— Я его спросил. А он так взглянул в ответ… Он виноват. Точно.

— Я так и знала! — воскликнула Фабиола и, взглянув на окровавленное тело Цезаря, рассмеялась. — Мерзавец теперь за все заплатил! Хвала богам!

Ромул виновато отвел взгляд. Он вовсе не разделял счастья сестры.

Девушка словно почувствовала.

— Ты не рад?

— Не совсем, — не сразу найдясь с ответом, выдавил Ромул.

— Каких тебе надо доказательств? — выпалила Фабиола. — Чтобы мать встала из могилы и указала на насильника?

— Нет, конечно, — напряженно ответил Ромул. — Но все сложнее, чем ты думаешь. Он освободил меня от рабства. Убей ты его несколько лет назад, меня бы сейчас здесь не было. — Ромул знал, что без диктатора убийство носорога лишь отсрочило бы его смерть. — Меня ведь сделали ноксием. Если бы не Цезарь, мои кости уже тлели бы на Эсквилине.

Фабиола не ответила.

Со стороны входа принесся Маттий.

— Толпа собирается, — доложил он.

Ромул пришел в себя.

— Когда они увидят, что тут было, сразу захотят крови. Надо уходить.

Оставив Цезаря под статуей его главного врага, компания двинулась к выходу. Ромул и Фабиола молчали. Каждый силился осознать происшедшее, обоих мучила тяжесть невысказанных слов. Тарквиний не спускал с близнецов темных глаз, однако не вмешивался, Маттий же по юности ничего не замечал.

У порога двое стражников так и лежали без сознания, остальные разбежались. Вместе с сенаторами, не замешанными в убийстве, они уже наверняка разносили по Риму слух о гибели Цезаря. У подножия лестницы собиралась толпа. Не смея подняться и заглянуть в зал, зеваки лишь разражались криками и воплями, подталкивая один другого к входу. Ромул знал, что если толпу охватит безумие, ее не удержать: никто не поверит, что он хотел спасти Цезарю жизнь, его просто не станут слушать. И не пощадят даже Маттия.

— Держитесь ко мне вплотную, — велел он. — Ни на кого не смотрите. Тарквиний, ты замыкающий.

Угрожающе подняв меч, Ромул двинулся вниз по ступеням, остальные не отставали.

Толпа их тут же заметила, раздались злобные вопли.

— Это правда? — крикнул какой-то бородач в бедной тунике. — Цезаря убили?

— Правда, — ответил Ромул, не сбавляя шага.

В толпе поднялся гневный ропот, Фабиола отшатнулась.

— Не отставай! — прошипел Ромул.

— А кто убил? — крикнул бородач.

— Сенаторы. Вы их видели. Они выбежали в окровавленных одеждах.

— Я видел! — завопил кто-то.

— И я! — поддержал его другой голос. Лицо бородача перекосилось от ярости.

— А куда они побежали?

— Вон туда! — ответили из толпы.

Народ, тут же забыв о Ромуле и его спутниках, повернулся к боковой улице, ведущей к садам Помпея и дальше к городу.

— Догнать! — взревел бородач, и народ, потрясая над головой кто кулаками, кто оружием, послушно хлынул за ним.

— Да хранят боги тех, кто подвернется им под руку, — пробормотал Тарквиний.