Бен Кейн - Дорога в Рим
— Да хранят боги тех, кто подвернется им под руку, — пробормотал Тарквиний.
Фабиола поежилась, вспомнив другую толпу — ту, что захлестнула ее после убийства Клодия Пульхра.
Страх сестры не укрылся от Ромула, однако времени на рассуждения не было.
— Нам туда, — указал он в сторону амфитеатра. — А потом войдем в город через другие ворота.
Едва они двинулись вперед, как в стене амфитеатра открылась дверь, показался небольшой отряд — и Ромул тут же насторожился. Легионеры.
Он прибавил шагу, однако легионеры пустились бегом, стремясь отрезать им путь к нужной улице.
— Стойте, — велел Ромул.
Они с Тарквинием выдвинулись вперед, прикрывая Фабиолу и Маттия, и замерли в ожидании. Вскоре юноша различил и фигуры: два мирмиллона и пара фракийцев. Все в шлемах, с мечами и щитами. «Зачем они здесь?» — пронеслось в голове Ромула, отчаянно жалеющего, что у него с собой один лишь гладиус. Позади бойцов он разглядел человека в белой тоге. Децим Брут! Ромул взглянул на Фабиолу — она расцвела улыбкой, и юноша слегка успокоился. Уж что-что, а драка с четырьмя гладиаторами ему сейчас не нужна.
— Я знал, что это ты, моя любовь! — воскликнул Брут, едва приблизившись. — Хвала Юпитеру, ты невредима! Где ты была?
— В зале, — удивилась девушка. — Хотела своими глазами увидеть, что Цезарь убит.
Брут поморщился.
— Я взял бойцов, чтобы унести его тело. Воздать почести.
Ромул вдруг обозлился.
— Поздновато, — буркнул он. — Чем отвлекать Антония, лучше бы Цезаря прикрыл.
— Как ты смеешь? — возмутился Брут. — Думаешь, все так просто?
Ромул от гнева даже позабыл о сословной разнице.
— Да неужели? Может, ты заодно расскажешь, как присягать правителю на верность, а потом его убивать?
Губы Брута побелели от ярости.
— Благодари богов, что ты брат Фабиолы! Иначе бы я с тобой не разговаривал! Цезарь стал тираном! Он презирал Республику!
— Цезарь покончил с годами вражды и гражданских войн! — бросил Ромул, не в силах скрыть презрение к нобилю: Бруту ведь не занимать силы и мужества, зачем он поддался наветам Фабиолы? — Цезарь привел бы Рим к процветанию, и ты это знаешь! Ты ведь клялся ему в верности!
— Ромул, — шагнула вперед Фабиола. — Перестань.
Юноша в гневе на нее даже не глянул. Он подозревал, что лишь вымещает на Бруте часть своей злобы на Фабиолу — и на себя, — но не мог остановиться.
— Ты себя воином считаешь? Да ты трус!
— Ничтожество! — взъярился Брут. — Бывший раб!
— Ничтожество? Да я хотя бы защищал Цезаря! А ты даже кинжал в него побоялся всадить!
Брут, побагровев, ткнул в него пальцем.
— Прикончить мерзавца! И его дружка тоже!
Гладиаторы, плотоядно ухмыляясь, подступили ближе. Их не заботило, что за люди перед ними.
— Он мой брат! — крикнула Фабиола.
— Мне плевать! — прорычал Брут, на шее которого вздулись вены. — Чтобы всякая падаль оскорбляла нобилей? Зарвавшиеся подонки долго не живут!
— Фабиола, отойди! — бросил Ромул.
— Нет! — Фабиола умоляюще протянула руки к любовнику. — Успокойся, любовь моя! Тиран убит, зачем нам еще кровопролитие?
— Да ты послушай, что говоришь! — Озверев, Ромул обернулся к сестре. — Какой «тиран»? Тебе-то что до политики? Ты хотела одного: отомстить насильнику, который надругался над матерью!
Брут побледнел.
— Это правда?
Фабиола гордо расправила плечи.
— Да! Потому-то я тебя и выбрала из остальных придурков, что не вылезали из Лупанария.
Брут удивленно замер.
— Это я тебя выбрал…
— Сначала. А уж потом все стало по-моему. Через тебя мне открывался путь к Цезарю, и я уж постаралась, чтобы ты предпочел меня другим!
Брут поднял руку, словно защищаясь от ее слов.
— Нет, — пробормотал он. — Ты лжешь.
— Зачем бы мне? — бросила Фабиола. — Только мечты о мести и спасали меня от безумия, когда я спала с тысячами таких, как ты. И в Цезаре я тоже не ошиблась!
Брут отпрянул, ошеломленный признаниями Фабиолы.
И вдруг события замелькали с удвоенной скоростью.
Гладиаторы бросились на Ромула с Тарквинием — четверо против двух, с мощным оружием, они не рассчитывали на отпор. Фабиола, в перепалке с Брутом выступившая вперед, теперь оказалась между противниками, и Ромул в отчаянии ринулся к ней, чтобы убрать с дороги, однако, оттаскивая девушку в сторону, он открылся для удара. Тарквиний скользнул к нему, безостановочно вращая секиру; трое нападающих остановились, и лишь четвертый, пользуясь уязвимостью Ромула, ударил юношу в грудь умбоном щита. Удар, нанесенный с размаху и на бегу, опрокинул Ромула на землю. Он, задохнувшись, остался лежать, бессильно глядя на то, как мирмиллон, удовлетворенно хмыкнув, отводит руку для удара.
— Нет! — закричала Фабиола, бросаясь перед Ромулом.
Всю оставшуюся жизнь Ромул будет помнить, как тело сестры выгнулось в воздухе и острие меча, пройдя между ребрами, вонзилось ей в бок. Брызги крови полетели ему в лицо, тело Фабиолы рухнуло на него мягким грузом и бессильно затихло. Ромул даже не сразу понял, что произошло, и лишь спустя миг его захлестнула горечь потери: обхватив тело сестры, он взвыл от боли, даже не вспомнив, что мирмиллон собирался его прикончить. Откуда-то неслись крики — их он тоже не слышал.
— Ромул, — донесся до него мягкий голос Тарквиния. — Отпусти ее. Сядь.
Ромул, как во сне, повиновался. Тело Фабиолы, кем-то сдвинутое, теперь лежало у него на коленях; лицо сестры хранило прежнюю красоту, только губы бессильно разомкнулись, а синие глаза глядели тускло и безжизненно — мертвым взглядом.
— Зачем? — прошептал Ромул. — Зачем ты это сделала?
— Ты — ее брат. Единственная родная душа. Ведь ты и сам поступил бы так же.
— Конечно.
— Вот так-то. — Тарквиний обнял его за плечи. — Женщина. А сердце — как у львицы.
— Фабиола… — произнес кто-то.
Ромул поднял взгляд: Брут стоял рядом, один фракиец со стоном корчился на земле, цепляясь за обрубок правой руки — явный след секиры Тарквиния. Остальные двое склонились над раненым; убийца Фабиолы лежал поблизости, с кинжалом Брута в спине. Верный до последнего, рядом с Ромулом стоял Маттий, сжимая в руке кухонный нож.
— Ее убили, — бросил Ромул Бруту. — Опять не твоими стараниями.
На этот раз Брут никак не отозвался на насмешку. Объятый горем, он опустился на колени, приподнял Фабиолу и, покачивая ее на руках, тихо заплакал.
Гнев Ромула тут же схлынул. Брут явно любил Фабиолу, оттого и поддавался на все ее уловки. Ведь хитрость и женские чары стали ее главным оружием. Ромул вздохнул еще горестнее: в детстве сестра была совсем другой! Он и не подозревал, через что ей пришлось пройти, чтобы так измениться, и лишь ее признание открыло ему глаза. Планы убийства стали для Фабиолы единственной отдушиной: чтобы не обезуметь от тысяч мужчин, пользующихся ее телом изо дня в день, все силы и волю она сосредоточила на одном — на мести Цезарю.
