Елизавета Дворецкая - Ветер с Варяжского моря
На другое утро Загляда вышла утром в сени и нежданно наткнулась на Вышеслава. Вздрогнув, она отступила назад, как будто ее поджидал тут лесной медведь или Глум Бычий Рев. А Вышеслав шагнул за ней и протянул руки.
– Здравствуй, краса моя! – приглушенно воскликнул он, в голосе его мешались радость и тревога. – Я тебя тут и дожидаюсь! Что же ты опять бежишь? Никакого я тебе зла не сделал и не сделаю никогда.
– Зачем же ждешь? – опомнившись, Загляда вернулась. Стараясь скрыть волнение, она поправила волосы на виске, но внутренняя дрожь ее передавалась в пальцы. Она поняла, что больше бегать от ищущего взгляда Вышеслава ей не удастся. – У тебя, княже, и без меня дел довольно.
– Да ну их все к лешему! – Вышеслав раздраженно отмахнулся. – Надоели! Я и в чуди тебя всякий день вспоминал. А ты-то что же – вспоминала меня?
Вышеслав подошел к ней вплотную и хотел взять за плечи, но Загляда отстранилась. После всего пережитого в ней не осталось робости перед высоким родом и чином князя, она видела в нем только парня, который непонятно за что ее полюбил, но которого она любить не может. Загляде было неловко, стыдно отчего-то, но необходимо было скорее кончить все это, пока бояре не начали снова беспокоиться. Да и сам Вышеслав…
– Как же тебя не вспоминать! Ты ведь, княже, одна надежда наша! – заговорила Загляда, отводя глаза.
– Да я не про это! – Вышеслав видел, что она не очень-то рада встрече с ним, и хмурился. Но его прямой нрав требовал высказаться до конца. – Сколько я видел девиц, а милее тебя никого не встречал. Скажи – я-то тебе по сердцу?
– Не знаю, про что ты говоришь, княже, – не глядя ему в лицо, Загляда пятилась к двери из сеней.
– Да как так не знаешь? – вспыхнув, Вышеслав схватил ее за плечи, словно хотел встряхнуть, но только сжал. – Я люблю тебя, другой себе не желаю! Поедем со мной в Новгород! Лучше всех будешь жить, в золоте ходить, я тебя не обижу никогда!
Загляда вскинула глаза к его лицу. И в глазах ее Вышеслав увидел только волнение, печаль, немного досады, но ни капли любви.
– Опомнись, княже! – строго сказала Загляда. – Не к лицу тебе такие речи! По закону Христову можно одну жену на всю жизнь иметь, даже князю! А я тебе в жены не гожусь, попрекать тебя станут!
– Да пусть попрекают! – горячо воскликнул Вышеслав. – Пусть! Что мне до них! Только бы ты любила меня… Скажи – любишь?
Он крепче сжал в ладонях ее плечи, но Загляда освободилась и отступила.
– Нет, – тихо сказала она, глядя в глаза Вышеславу, но тут же отвела взор. Она знала, какую боль причиняет, но обмануть было невозможно и не нужно. – Бог не велел. Прости, княже!
Мгновенно повернувшись, она толкнула дверь и исчезла в клети. Вышеслав остался стоять в сенях, опираясь сжатым кулаком о косяк и глядя на дверь, закрывшуюся за ней. Он вспомнил тот день месяца кресеня, широкий новгородский двор, где впервые встретил ее и она вот так же убежала от него. Как давно это было! Он за это время стал не тот, и она стала не та! Тогда он мог надеяться на новую встречу, на то, что сумеет пробудить любовь в ее сердце. Теперь же Вышеслав даже не пробовал догнать ее, не смел повторять слова любви. Эта девушка, пережившая за это время столько, что хватит на несколько жизней, слишком хорошо знала свой путь.
Не только новгородские бояре мечтали скорее женить князя Вышеслава на одной из своих дочерей и крепче привязать его к Новгороду. Княгиня Малфрида горячо желала того же. Раздоры новгородцев и варягов беспокоили ее, ей хотелось обеспечить сыну более твердую опору. Пример Оддлейва ярла еще более укрепил ее в этом намерении. Сразу после того, как Вышеслав вернулся в Новгород из чудского похода, мать и Столпосвет объявили ему о необходимости выбрать жену.
– Делай что хочешь, матушка, – вяло отмахнулся Вышеслав. – Мне все едино.
Лучшего ответа княгиня и не желала. Немедленно были начаты приготовления. Молодой князь был мрачен и неразговорчив, но княгиня приписала это усталости после похода и понадеялась, что юная и красивая жена скоро вернет ему радость.
От будущей княгини требовалось немало. Достойная жена князя должна была иметь знатный род с богатыми угодьями, многочисленной челядью и честной родней. Перебрав всех бояр, у кого были дочери на выданьи, княгиня Малфрида сама побывала во всех домах, осмотрела девиц и побеседовала с ними, чтобы убедиться, что невесты князя не имеют телесных изъянов, что среди них нет дурочек и косноязычных. А после этого всем девицам было велено приготовить по два одинаковых вышитых платочка и никому этих платочков не показывать. Пусть выбирает Бог и судьба – после не будет обид.
В число княжеских невест попала и Прекраса. Княгиня Малфрида втайне желала, чтобы выбор богов пал на ее любимицу. А Прекраса не только желала этого, но и придумала, как помочь судьбе. Узнав о требовании приготовить по два вышитых платочка, она тут же послала человека в Ладогу. Тот повез большой сверток наилучшего полотна, цветного шелка, тесьмы. Все это он вручил Загляде и передал просьбу Прекрасы вышить два одинаковых платочка. В награду за работу боярышня дарила Загляде весь остаток полотна и ниток.
– Да тут две рубахи можно сшить! – удивленно восклицала Загляда, развернув полотно перед Тормодом. – Даже тебе, Белый Медведь, а ты ведь уже опять потолстел! Что это она – за море лаптем щи хлебать! Разве ей в Новгороде негде взять платков?
Но никаких причин отказаться у Загляды не было, и через два дня посланец поехал обратно в Новгород с двумя платочками за пазухой. А Загляда так и осталась в удивлении: она ведь знала, что сама боярышня шьет и вышивает искуснее ее.
Прекраса была не только искуснее, но и хитроумнее всех прочих невест. В условленный день всех девиц с их платочками привезли на княжеский двор. Там княгиня Малфрида забрала у каждой по одному платочку и унесла куда-то, позвав за собой по одному родичу каждой невесты. Девиц с отцами рассадили по лавкам. В палате было пестро от разноцветных шелков и оксамитов[224], слепил глаза блеск ожерелий, венцов, браслетов и перстней. Девицы теребили в руках оставленные им платочки, и каждая молила Макошь помочь ей.
В это время в другой палате княгиня Малфрида разложила на лавке вышитые платочки и позвала сына.
– Эти платки – твои невесты, – сказала она. – Выбери один и иди с ним в гридницу.
Вышеслав подошел и под внимательными взглядами послухов равнодушно скользнул взглядом по разложенным платочкам. Белые, красные, желтые, зеленые, шитые шелком, серебром и золотом, они были для него все равны, все знаменовали нелюбимых женщин, на которых его заставили променять одну, любимую.
