Елизавета Дворецкая - Перст судьбы

Елизавета Дворецкая

Огнедева. Перст судьбы

От автора

Вот мы и добрались до третьего тома цикла «Огнедева». Однако если вы не читали первые два — не страшно. Действие третьей части, происходящее в Ладоге в 893 году, начинает свою собственную историю: от уехавшей в Киев Дивляны до родичей лишь изредка доходят вести, зато младшая из дочерей воеводы Домагостя, Велеська, подросла и стала невестой. Правда, не того жениха, который мог бы сделать ее счастливой, но она ведь не из тех, кто опускает руки и не борется за свое счастье…

Однако в предисловии я хотела поговорить с вами не о сюжете романа, а о том, что послужило его исторической основой. Именно в книге «Огнедева. Перст судьбы» описано знаменательнейшее событие нашей ранней истории — появление в северной Руси, как ее спустя какое-то время начнут называть, ее первого варяжского князя — Рюрика.

Как это? Позвольте! Действие происходит в 893 году, в то время как во всех учебниках и пособиях приводятся летописные данные: призвание варягов произошло в 862 году, на тридцать лет раньше! К 893 году Рюрик успел уже родить сына Игоря, умереть, а его преемник Олег уже отправился завоевывать Киев с этим самым младенцем-наследником на руках!

На основе летописных легенд написано достаточно много романов, и увеличивать их число не вижу смысла. А вот разобраться, насколько эти легенды соответствуют или могут соответствовать исторической действительности, очень даже имеет смысл. К счастью, в наше время археология уже пролила свет на многие темные места истории, и писатель имеет в своем распоряжении и другие источники, помимо летописи.

Так что же нам скажет археология о Рюрике? Во-первых, ранняя история Ладоги делится на несколько периодов (об этом я уже писала в предисловии к первому роману цикла, «Огнедева»). До этого, в 840—860-х годах, Ладогой правили норманны, что нашло отражение в археологических материалах: возводились дома северной каркасно-столбовой конструкции, среди находок имеются такие вещи, как палочки с руническими надписями, подвески типа «молоточки Тора» и так далее — в том числе, что любопытно, деревянные игрушечные мечи, копирующие форму настоящих боевых «каролингов» — мечей, которыми сражались викинги. Но в середине 860-х годов поселение подвергается очередному разгрому, после чего заселяется представителями разных этнокультурных коллективов, в том числе и скандинавами, и становится наиболее похоже на северный вик (кстати, вики были свободными торгово-ремесленными поселениями и не являлись местом проживания какого-либо короля). Слои 870—890-х годов маловыразительны, на 880—890-е годы приходится наименьшее число серебряных монет, что указывает на затухание торговых связей. И только в 890-х годах начинается новый подъем, и в 894 году, судя по дендродатам, строится здание, которое можно принять за дворец нового ладожского правителя.

Но почему летописец отнес появление Рюрика к 862 году? Это можно объяснить. Летопись создавалась во времена Ярослава Мудрого, то есть в первой половине XI века (и первая версия была завершена к 1039 году). Летописцу пришлось обращаться к событиям почти полуторавековой (для него) давности, а опереться он мог в основном на народные предания, которые, разумеется, никаких точных дат не фиксируют.[1] Летописец рассуждал так: князь Игорь, как ему было известно, являлся современником византийского императора Романа I Лакапина, а следовательно, и закончить свою карьеру они должны были одновременно. Император сошел с политической сцены (хотя и не умер) около 945 года, и летописец отнес предание о смерти Игоря к этому же году. (То, что он при этом пользовался датами от сотворения мира, в ходе рассуждения ничего не меняет. Также в скобках заметим, что в тех же византийских источниках Игорь и в 949 году упоминается как живой.)

Далее, он рассудил так: по средневековым представлениям, человеческий век составляет 33 года, и если из 945 вычесть 33, получится 912, — и сделал 912 год датой вокняжения Игоря и смерти его предшественника Олега. Далее он повторил операцию, вычтя 33 из 912, — и получил 879, дату прихода к власти Олега и смерти Рюрика. И разве вас не настораживает удивительное совпадение: и Олег (879–912), и Игорь (912–945) правили в точности одинаковый срок, причем этот срок соответствует былинной цифре «тридцать лет и три года»? Но Рюрик же явился на Русь уже зрелым мужем и главой своего рода. Стало быть, отводить ему полный век, 33 года, будет многовато — и летописец эту цифру разделил пополам и вычел из 879 не 33, а только 17. И получился у него 862 год, который и стал таким образом «началом русской государственности». Но если мы ему поверим, то выйдет, что года через три после прихода Рюрика местные жители подняли восстание, сожгли поселение и опять начали жизнь заново. И вообразить, на какой стороне конфликта находился «всенародно избранный князь», я не возьмусь… Нет, он не переехал в Новгород, потому что Новгорода тогда еще не было: его самые старые бревна были срублены в 930—950-х годах, чуть ли не век спустя!

Но если мы поверим археологам и перенесем «призвание варягов» на тридцать лет позже 862 года, то упремся в еще один кошмар для приверженцев традиционных версий — «наш» Рюрик не может быть Рериком Ютландским, потому что тот к 890-м годам уже умер (точнее, к 882 году). Да, не может. А зачем нам тот самый Рерик Ютландский? Разве что за неимением другого кандидата, но, право же, в древности жило гораздо больше людей, чем упомянуто в разных летописях и хрониках. Давайте посмотрим, сколько времени между 862 годом и своей смертью Рерик Ютландский мог провести на Руси. В 867 году упоминается об его изгнании из Фризии. В 870 и 872 годах он встречался с королем Карлом Лысым, в 873-м восстановил вассальные отношения с Людовиком Немецким. Что-то непохоже, чтобы он считал Русь своей новой родиной и все силы посвящал ее государственному строительству. А главное, как указывалось выше, именно в данный период на севере будущего Древнерусского государства ну совсем ничего не происходило. Война, пожар — а потом застой лет на двадцать пять… Где следы деятельности, благодаря которой его запомнили и внесли в легенды?

К тому же, как уже указывалось, Рюрик был далеко не первым скандинавским конунгом, который правил или пытался править в северной Руси. Почему же предание запомнило именно его, а не предшественников? Видимо, он не только собирал дань, но и принес народу какую-то пользу и подтолкнул развитие процесса, который стал частью государственного строительства. Конечно, я не ясновидящая и не утверждаю, что именно моя версия правильная. Даже археологи во многих случаях не могут утверждать определенно, не имея достаточных данных. Я лишь рассказываю, на что я опираюсь в своих выводах и почему меня не устраивает привычная схема событий.