17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера том II - Альберт Беренцев
Но по бункеру уже разнесся запах — то был сладкий аромат мёда.
— Медовуха! — первым догадался Вюст, — Клянусь, это гиперборейская медовуха.
Я очень надеялся, что нет. Если это просто медовуха — то мне конец.
Зиверс тем временем выдал вскрытый сосуд ᛋᛋ- манну. Парень вроде бы успокоился, он, в отличие от меня, явно рассчитывал, что это на самом деле просто мёд.
— Пей, — потребовал я.
Эсэсовец сделал глоток. И тут же упал замертво, не успев даже вскрикнуть. Зиверс едва успел подхватить кувшинчик, выпавший из рук эсэсовца. А сам эсэсовец валялся на полу, определенно мертвый.
— Вот чёрт. Яд! — констатировал Зиверс.
— Это наверняка очередная защита от мужчин, — предположила моя храбрая дочка, — Папа, я же говорила тебе — дай мне!
Я в сомнениях поглядел на Вирта. Тот чуть кивнул:
— Думаю, девочка права, рейхсфюрер. Скорее всего, этот напиток у гиперборейцев могли пить только женщины.
Вот хрень-то. И что будет, если Гудрун хлебнет этого медку? Я очень надеялся, что родит мне после этого древнего гиперборейца, а лучше сразу дисколет, а еще лучше дивизию дисколетов.
Я просто махнул рукой.
Зиверс аккуратно передал Гудрун вскрытый сосуд, девочка хлебнула — отважно и жадно.
Потом повисла тишина, мы все ждали, затаив дыхание. Прошла минута, две… Гудрун была все еще жива и помирать явно не собиралась. А потом…
О, Господи!
Нет, Гудрун никого не родила. И дисколета не появилось. Но я понял, что войне и нацизму теперь конец. Я увидел то, что теперь позволит мне диктовать мою волю и хунте, и Мюллеру, и даже Сталину с Черчиллем.
Вольфрам Зиверс, шеф Аненербе по линии Личного штаба рейхсфюрера СС, повешен в 1947, по результатам Нюрнбергского процесса над нацистскими врачами.
Герман Вирт, директор Аненербе в 1935–1938 гг. Уволен в результате разногласий с Гиммлером. После войны арестован, но смог доказать, что сам был жертвой нацистских репрессий, в 1947 отпущен на свободу, умер в 1981.
Гиммлер с дочкой Гудрун, 1938 г.
Руны жизни и смерти на надгробии добровольца Ваффен СС
Лондон, Даунинг-стрит, 4 мая 1943 14:41
Министр иностранных дел Великобритании и лидер Палаты общин Энтони Иден нагнал Черчилля, когда Черчилль уже садился в машину.
Министерское совещание только что закончилось, но про главное Черчилль на совещании не сказал ни слова.
Шофер уже собирался захлопнуть дверцу премьерского лимузина, но Иден придержал её:
— Экскьюз ми, сэр…
— Закройте дверцу, Иден, — потребовал Черчилль, уже устроившийся внутри автомобиля, — Ну или садитесь сюда сами. Я должен быть в Вестминстере через десять минут. Мне затруднительно будет туда доехать, если у меня на двери будет болтаться министр иностранных дел Великобритании.
Иден сел в машину, Черчилль подвинулся, хотя при его габаритах это было нелегко. И вот уже после этого Иден захлопнул дверцу лимузина.
— Могу я узнать, что вы забыли в Вестминстере, сэр? — поинтересовался Иден, когда машина тронулась с места.
— Можете, — подтвердил Черчилль, — Я вызвал туда архитекторов и строителей. Я собираюсь завтра же поставить вопрос о восстановлении дворца.
Вестминстерский дворец до войны был местом заседания Палаты общин, но здание сильно пострадало от немецких бомбежек еще в 1941.
— Работы по восстановлению вылетят нам в копеечку, сэр, — заметил Иден, — Вроде мы собирались заняться этим после войны.
— Верно, — согласился Черчилль, — Война, считайте, окончена. Дальше она продолжится без нас.
— Мда? А я полагал, сэр, что дальше будет мир. Собственно, именно об этом я и собирался с вами поговорить, о мире.
— Говорите. Разговоры о мире — дело хорошее. В отличие от мира.
— Я надеялся, что теперь, когда германское командование выполнило требования Сталина и отвело войска от Ленинграда — вы скорректируете мою позицию на переговорах с Гёрделером, — честно признался Иден.
— Нет, — коротко бросил Черчилль, — Позиция та же самая. Мы на этапе подготовки к переговорам. И будем на этом же этапе еще пару месяцев минимум. Но. Гёрделер должен думать и надеяться, что мы в ближайшее время и правда начнем с ним переговоры. Вот и вся ваша позиция, сэр. Продолжайте потчевать нашего друга Гёрделера обещаниями, пока он не лопнет!
Иден призадумался:
— Однако тогда мы опоздаем. Бек и Ольбрихт заключат мир со Сталиным, и тогда…
— Хах! — перебил Черчилль, — Неужели вы считаете, что я выжил из ума, сэр? Мир Бека со Сталиным был бы настоящей катастрофой. Большевистско-нацистский блок — это катастрофа для всего свободного мира, это помножило бы на ноль все наши усилия в этой войне, все жертвы, которые принес британский народ на алтарь победы. Но не переживайте, такого не будет.
— Не будет?
— Ни в коем случае, — заверил Идена Черчилль, — Сталин сегодня же ударит отступающим немецким войскам в спину. Это будет мощнейшее контрнаступление советских войск, немцы будут разгромлены на всем северо-восточном фронте. Так что катастрофу сегодня пожнут немцы, а не мы. Только не считайте, пожалуйста, Бека дураком. Он не дурак, его просто загнали в угол, не оставили ему выбора. Ему придется отступить. Не я довел до этого, а Гиммлер.
Выбор есть у Сталина, но Сталин человек, как известно, обидчивый. Сталин-то в 1939 честно намеревался поделить с Гитлером Европу. А Гитлер ответил ему вероломством, напав на СССР. И теперь Сталин мучительно размышляет, как ему поступить с немцами. Заключить мир? Или ответить вероломством на вероломство? Я прямо чувствую, как у Сталина в душе идет борьба, как качаются чаши весов у него в мозгах. Война или мир?
К счастью, я уже положил гирьку на чашу весов войны. Не через ваше ведомство, Иден, а по нашим старым каналам, конечно. Я уже намекнул Сталину, через лорда Бивербрука, что его решение ударить отступающим немцам в спину — будет нами полностью одобрено и вызовет наши бурные аплодисменты.
Так что никакого мира не будет, сэр.
Наоборот, война в континентальной Европе продолжится и дальше, с нарастающим остервенением. После сегодняшнего удара Сталина дальнейшие переговоры между большевиками и нацистами станут попросту невозможными, немцы Сталину перестанут верить.
Иден кивнул:
— Мне понятны резоны. Когда нацисты и советы
