Хлеб печали - Станислава Радецкая
- Я думал, вы спасаете свою жизнь и свою жену.
- Ну, вздор! О себе я не беспокоился. А вот вы так неосторожны и так на виду, что легко лезете в любую ловушку. Бедная Анна так разволновалась, что подняла на ноги весь город, а вы добровольно засунули руку в муравейник.
- Почему было не сказать прямо, кто вы такой? Это облегчило бы мне жизнь. Вы могли бы назвать имена тех, кому я обязан подчиняться…
- Что бы это изменило? – перебил его барон. – Или вы бы отпустили еретика, если б он назвал пару важных для вас имен? И никто не взял бы эти имена на заметку? Спишу такую наивность на пыл юности и желание услужить тем, кому вы обязаны.
- Я попросил бы вас!
- Тихо-тихо, - вмешался наставник и накрыл ладонью руку Эрнста-Хайнриха. – Успокойтесь, друзья мои. Увы, таковы устои, и незачем ссориться тем, кто занимается одним делом. Разница между вами лишь в том, что барон слегка свободней в своих действиях. Его инкогнито помогает ему так же, как ваш официальный статус – вам.
- Вы еще не сказали ему? – внезапно спросил барон фон Ринген.
- Нет, не успел. У нас есть еще несколько дней, прежде чем этот эдикт будет издан, и около месяца, прежде чем он дойдет до самых отдаленных мест.
- Какой эдикт? – Эрнст-Хайнрих почувствовал недоброе. У него закружилась голова.
- Охотников при церкви больше не будет, - после короткой заминки ответил наставник. – Папу убедили в том, что от нас больше вреда, чем пользы.
- В чем-то он прав, - проворчал барон. – Эти мужланы, которых вы нанимаете! Они готовы потащить на церковный суд и родную мать, лишь бы за это заплатили! Ясное дело, добрым христианам такое не по вкусу.
- Но что мы можем сделать, если других людей нет? – спросил Эрнст-Хайнрих гневно. – Многие из них – солдаты, которые не умеют ничего другого, и если бы не награды за поимку ведунов, преступников и оборотней, они пошли бы на большую дорогу – грабить и убивать тех же добрых христиан! И они сделают это, как только окажутся никому не нужны! Это большая ошибка.
- Мне нравится этот юноша, - сказал барон фон Ринген, помолчав. – Он рассуждает так же, как и вы когда-то, - он быстро взглянул на наставника, и тот сконфуженно улыбнулся. – Ваш учитель, юноша, в свое время спас меня от падения на дно. После войны я оказался у разбитого корыта, потратив все свои деньги, и у меня на руках была молодая жена, которая ждала нашего первенца. Можете ли вы понять то бессилие, когда ты, дворянин, беден настолько, что тебе перестали давать в долг? А на просьбу взять на службу лицемерно отвечали, что не располагают такой возможностью, хотя на самом деле все это было из-за слухов… Таких же, которые вы прочли в письме доносчика. Я сменил несколько городов в поисках денег, написал кипы писем ко всем, кто мог взять меня на службу – но если ты хочешь быть офицером, то вначале должен заплатить владельцу полка и капитану определенную сумму, а мне уже нечего было закладывать, кроме собственной головы. Все было бы куда как проще, если б мой добрый капитан Лесли, с которым мы прошли немало дорог и сражений, не ушел в отставку, но он уже ничем не мог мне помочь, а остальные друзья за следующие несколько лет сгинули кто куда. Чтобы вы сделали на моем месте? – внезапно спросил он у Эрнста-Хайнриха.
Каково быть бедным, Эрнст-Хайнрих знал, но под тяжелым взглядом барона ему вдруг почудилось, что его беды и беды отца не стоят ни малейшего волнения. У отца оставался дом и земля, и он мог себе позволить одеваться зимой тепло, а летом – даже нарядно.
- Н-не знаю. Не может же быть так, чтобы человек остался один-одинешенек.
- Еще как может, - ощерился барон. – И я озлобился. И все, что я придумал, это заставить людей делиться деньгами насильно. Какого дьявола моя жена, думал я, должна ходить в простом темном платье и голодать, в то время, как равные ей едят деликатесы и примеряют изысканнейшие шелка? Какого дьявола я не могу нанять служанку ей в помощь, и моя Анна должна делать тяжелую работу? Какого дьявола мой ребенок должен родиться на матрасе из соломы, а не из гусиного пера и пуха?
Эрнст-Хайнрих взглянул на наставника, смутно догадываясь, что барон фон Ринген скажет дальше, и тот понимающе кивнул в ответ.
- Тогда-то мы и встретились, - неожиданно буднично закончил барон. – И тогда я увидел иной выход.
- Да, - подтвердил наставник. – Но сколько раз вы пытались убежать!
- Что ж, война звала меня! Что я мог поделать против этого зова! Я – солдат и потому не приучен сидеть у теплого очага зимой и тяжело работать летом. Перо тоже не для меня – много денег им не заработать, если язык плохо подвешен. Да и мой отец – упокой Господь его душу в аду, где он наверняка горит - всегда говорил, что это занятие пристало только слабосильным монахам. Мы редко соглашались друг с другом, но в те времена так и было – всякий, кто мог носить оружие, шел воевать. Но между войнами и походами есть перерывы – и потому я всегда возвращался.
- Для меня это тем более ценно, потому что я знаю, кто вы есть…
