Бернард Корнуэлл - Арлекин
— Ему прорубили череп, милорд, — сказал Томас.
Напыщенность графа улетучилась, как воздух из проткнутого пузыря. Качая головой, он понуро сгорбился в седле, повторяя:
— Нет, нет. Только не Уилл!
Граф все еще держал в руке окровавленный меч, но теперь вытер клинок о конскую гриву и засунул его в ножны.
— Я собирался отправить его назад, в Бретань, — сказал он. — Он будет жить?
Никто не ответил.
— Уилл? — позвал граф.
Он неуклюже слез с седла и опустился на корточки рядом с йоркширцем.
— Уилл! Скажи мне что-нибудь, Уилл!
— Ему нужно в Англию, милорд, — проговорил отец Хобб.
— Конечно, — согласился граф.
— Нет, — сказал Томас.
Граф нахмурился.
— Нет?
— В Кане есть врач, милорд, — объяснил по-французски Томас, — и я бы отвез его туда. Этот врач творит чудеса, милорд.
Граф печально улыбнулся.
— Кан снова в руках французов, и я сомневаюсь, что они окажут тебе радушный прием.
— Окажут, — сказал мессир Гийом, и только тут граф заметил француза и его незнакомый наряд.
— Это пленный, милорд, — объяснил Томас, — он мой друг. Мы служим вам, так что выкуп принадлежит вам, но только он может отвезти Уилла в Кан.
— Выкуп большой? — осведомился граф.
— Огромный.
— Тогда ваш выкуп, сэр, — жизнь Уилла Скита, — сказал граф мессиру Гийому, потом встал и, передав поводья коня одному из стрелков, повернулся к Томасу.
«Мальчишка переменился, — подумал он, — стал похож на мужчину. Остриг волосы — вот в чем дело. Точнее, обкорнал. Теперь он выглядит как солдат, как человек, за которым стрелки пойдут в бой».
— Ты мне понадобишься весной, Томас, — сказал граф. — Нужно будет возглавить лучников, и, если Уилл не сможет, придется тебе. Пока пригляди за ним, но весной — снова ко мне на службу, слышишь?
— Да, милорд.
— Надеюсь, твой лекарь действительно умеет творить чудеса, — сказал граф Нортгемптонский и с этими словами удалился.
Мессир Гийом понял только то, что было сказано по-французски. Он вопросительно посмотрел на Томаса.
— Мы едем в Кан? — спросил он.
— Отвезем Уилла к Мордехаю.
— А потом?
— Я отправлюсь к графу, — коротко ответил Томас.
Мессир Гийом вздрогнул.
— А Вексий, что с ним?
— А что с ним? — грубо переспросил Томас. — Он потерял свое проклятое копье. — И, взглянув на отца Хобба, перешел на английский: — Моя епитимья исполнена, святой отец?
Отец Хобб кивнул. Он забрал у Томаса сломанное копье и доверил его духовнику короля, который обещал поместить реликвию в Вестминстер.
— Твоя епитимья исполнена.
Мессир Гийом не говорил по-английски, но, видимо, все понял по тону священника и обиженно взглянул на Томаса.
— Вексий по-прежнему жив, — сказал он. — Он убил твоего отца и всю мою семью. Даже Бог хочет его смерти! — В единственном глазу мессира Гийома блеснула слеза. — Ты бросишь меня, как это сломанное копье?
— Чего вы хотите от меня? — спросил Томас.
— Найти Вексия. Убить его, — злобно проговорил рыцарь.
Томас ничего не ответил.
— У него же Святой Грааль! — настаивал француз.
— Этого мы не знаем, — сердито возразил Томас и подумал: «Боже небесный и сын Божий, помилуйте меня! Я могу стать командиром лучников. Могу поехать в Кан и дать Мордехаю сотворить чудо, а потом повести стрелков Скита в бой. Мы можем побеждать ради Господа, ради Скита, ради короля Англии».
Он повернулся к французу и сурово сказал:
— Я английский лучник, а не рыцарь Круглого стола.
Мессир Гийом улыбнулся и мягко проговорил:
— Скажи мне, Томас, твой отец был старшим или младшим сыном?
Томас разинул рот. Он хотел было сказать, что, конечно, отец Ральф был младшим сыном, но тут осознал, что сам этого не знает. Отец никогда не говорил с ним на эту тему, и это означало, что, возможно, он скрывал правду об этом, как и о многом другом.
— Подумай хорошенько, мой господин, — язвительно проговорил мессир Гийом, — хорошенько подумай. И помни: Арлекин искалечил твоего друга, и Арлекин жив.
«Я английский стрелок, — подумал Томас, — и мне не нужно ничего больше».
«Но Богу нужно больше», — подумал он, однако ему не хотелось взваливать на себя такое бремя.
Достаточно того, что сияет солнце над летними полями, над белыми перьями стрел и над мертвыми людьми.
И что Хуктон отомщен.
Историческая справка
Лишь два события в книге являются полной выдумкой: первоначальное нападение на Хуктон (хотя французы действительно совершали такие высадки на английском побережье) и сражение между рыцарями сэра Саймона Джекилла и латниками во главе с мессиром Жоффреем де Пон-Бланом под Ла-Рош-Дерьеном. Остальные осады, битвы и стычки, как, например, гибель мессира Жоффрея в Ланьоне, позаимствованы из истории. Ла-Рош-Дерьен пал благодаря эскаладе — штурму стен, а не от атаки со стороны реки, но мне захотелось дать Томасу как-нибудь проявить себя, укрепив успех графа Нортгемптонского, и я позволил себе вольность. Сам граф действительно совершил все то, что ему приписывается в романе: захват Ла-Рош-Дерьена, успешное форсирование Соммы у Бланшетакского брода и подвиги в сражении при Креси. Захват и разграбление Кана происходили в большой степени так, как описано в книге, это же можно сказать и про сражение при Креси. Короче говоря, это был страшный, ужасный период истории, который теперь считают началом Столетней войны.
Берясь за исследования для написания романа, я думал, что столкнусь с рыцарским благородством, великодушием и доблестью. Может быть, все это и существовало, но не в описанных сражениях, которые отличались звериной жестокостью, свирепостью и безжалостностью. Эпиграф к книге, цитирующий короля Иоанна II Французского, служит уточнением: «…Много смертельных сражений было сыграно, много людей погибло, много церквей было разграблено, а душ — загублено, многие девушки были лишены девственности, достойные жены и вдовы — обесчещены; много городов, поместий и домов было сожжено, а на дорогах совершались грабежи и зверства и устраивались засады». Эти слова, написанные примерно через четырнадцать лет после битвы при Креси, оправдывают поступок короля, когда он отдал почти треть французской территории англичанам: унижение казалось ему предпочтительнее продолжения столь страшной и отвратительной войны.
Такие сражения, как при Креси, случались в долгих англо-французских войнах сравнительно редко, возможно потому, что были крайне разрушительными, хотя цифры потерь при Креси показывают, что их несли французы, а не англичане. Урон подсчитать трудно, но французы лишились как минимум двух тысяч человек, в большинстве своем рыцарей и латников. Погибших генуэзцев было очень много, и по меньшей мере половину перебили свои же. Английские же потери были ничтожны, возможно, меньше сотни. Заслуга в этом принадлежит английским лучникам, но даже когда французы прорвались за стену стрел, то понесли большие потери. Всадник, лишившийся инерции атаки и поддержки других всадников, становился легкой добычей пехоты, и поэтому в ближнем бою французская конница была перебита. После сражения, когда французы искали объяснение своим потерям, они обвинили генуэзцев. Во многих французских городах вспыхнула резня, и генуэзских наемников безжалостно уничтожали. Но на самом деле французам не следовало начинать атаку поздним вечером в субботу, не дождавшись воскресенья, когда они могли бы тщательно подготовить войско. А приняв решение атаковать, они забыли о дисциплине и бросили вперед первую волну всадников, остатки которой помешали провести атаку второй волне.
