Бернард Корнуэлл - Арлекин

Бернард Корнуэлл

Арлекин

…Много смертельных сражений было сыграно, много людей погибло, много церквей было разграблено, а душ — загублено, многие девушки были лишены девственности, достойные жены и вдовы — обесчещены; много городов, поместий и домов было сожжено, а на дорогах совершались грабежи и зверства и устраивались засады. И из-за всего этого правосудие не действовало. Христианская вера увяла, торговля сошла на нет, а за войнами последовало много прочего зла и ужаса, которые не описать и не перечислить.

Слово «арлекин», вероятно, происходит от старо-французского hellequln — «отряд всадников дьявола».

Посвящается Ричарду и Джулии Рутерфорд-Мур

Пролог

Хуктонское сокровище похитили в пасхальное утро 1342 года.

Эта святая реликвия висела на стропилах церкви, и было удивительно, что такая драгоценность хранится в столь глухой деревне. Некоторые поговаривали, что не дело это — держать ее там, что следовало бы поместить ее в раку в каком-нибудь соборе или большом монастыре. Другие, и таких было немало, утверждали, что она не настоящая. Только полные олухи отказывались верить, что многие святые реликвии — подделки. По проселкам Англии шлялись шарлатаны, торговавшие пожелтевшими костями и ребрами — якобы мощами блаженных святых. Иногда кости действительно были человеческие, хотя чаще — свиные или даже оленьи, но глупцы все равно покупали их и молились им. «Человек может молиться хоть святому Гинфорту, — говорил отец Ральф, насмешливо фыркая. — А они молятся свиным костям, свиным костям! Блаженной свинье»

Это отец Ральф доставил сокровище в Хуктон; он и слышать не хотел о перенесении его в другой собор или монастырь. И так оно восемь лет провисело в маленькой церквушке, покрываясь пылью и зарастая паутиной, которая отливала серебром, когда через высокое окно западной башни на нее падали косые лучи солнца. На святыню усаживались воробьи, и иногда по утрам на ней висели летучие мыши. Ее редко чистили и вряд ли когда-либо спускали вниз, хотя время от времени отец Ральф требовал принести лестницу, и, когда сокровище снимали с цепей, он молился над ним и гладил его рукой. Священник никогда не хвалился им. Другие церкви и монастыри, владей они подобной драгоценностью, воспользовались бы ею для привлечения паломников. Но отец Ральф поворачивал гостей обратно. «Да так, ничего особенного, — говорил он, если пришелец спрашивал о реликвии, — безделушка, пустяк». А если гость настаивал, священник начинал сердиться: «Это ничто, пустяк. Сказано вам: ничто!» Отец Ральф был грозным человеком, даже когда не сердился. А в гневе он походил на косматого демона. Его пылающая ярость оберегала святыню, хотя сам он считал, что лучшей защитой является неведение — ведь если люди не узнают о сокровище, то Бог его сохранит. И он его действительно хранил. Какое-то время.

Заброшенный Хуктон был для сокровища лучшим укрытием. Крохотная деревушка лежала на южном побережье Англии, где по каменистому пологому берегу спешил в море ручей Липп — почти что река. Из деревни в море выходили полдюжины рыбачьих лодок, которые ночью укрывались за Хуком — галечной косой, огибавшей устье Липпа. Во время знаменитого шторма 1322 года море, хлынув через Хук, выбросило лодки на берег и разбило их в щепки. Деревня так по-настоящему и не оправилась от той беды. До шторма от Хука отплывали девятнадцать лодок, а через двадцать лет на волнах за ненадежным барьером у Липпа качалось лишь шесть утлых суденышек. Прочие селяне работали в солеварнях или пасли овец и коров на холмах позади горстки крытых соломой хижин. Ветхие жилища сбились вокруг маленькой каменной церкви, в которой на почерневших балках висела святыня. Таков был Хуктон — селение, полное лодок, рыбы, соли и скотины, с зелеными холмами позади, широким морем впереди и невежеством посредине.

В Хуктоне, как и повсюду в христианском мире, в канун Пасхи устраивали всенощное бдение. В 1342 году эту торжественную обязанность исполняли пять человек. Они смотрели, как отец Ральф освятил пасхальные Святые Дары, а потом возложил хлеб и вино на покрытый белым полотном алтарь. Облатки лежали в простой глиняной чаше, покрытой беленым холщовым лоскутом, а вино было налито в собственный серебряный кубок отца Ральфа. Этот серебряный кубок добавлял ему загадочности. Местный пастырь был очень высок, благочестив и слишком образован для сельского священника. Ходили слухи, что он мог бы стать епископом, но дьявол искушал его дурными желаниями. Доподлинно было известно, что за несколько лет до прихода в Хуктон он был заточен в монастырской келье за одержимость дьяволом. Потом, в 1334 году, бесы покинули его, и священника послали в Хуктон. Здесь он пугал местных жителей, молясь чайкам, либо расхаживал по берегу, проливая слезы о своих грехах или колотя себя в грудь острыми каменьями. Когда грехи слишком давили на совесть, он выл по-собачьи. Впрочем, в заброшенной деревушке он нашел некоторое утешение. Отец Ральф построил себе большой бревенчатый дом, который разделил с домохозяйкой, и подружился с владельцем Хуктона сэром Джайлзом Марриоттом, жившим в каменном замке в трех милях к северу от деревни.

Сэр Джайлз был, несомненно, благородный человек. Таким же казался и отец Ральф, несмотря на свою косматую шевелюру и сердитый голос. Священник держал книги, которые почитались в Хуктоне за величайшее чудо после святой реликвии. Иногда, когда его дверь оставалась незапертой, люди разевали рот, увидев на столе башню из семнадцати томов в кожаных переплетах. Большинство книг было написано на латыни, но небольшая часть — на французском, родном языке отца Ральфа. Не на том французском, на котором говорят во Франции, а на нормандском наречии, языке английских правителей. Деревенские жители решили, что их священник не иначе как благородного происхождения, правда, спросить его самого об этом никто не осмеливался. Его слишком боялись, и хотя он выполнял свой долг — крестил, совершал богослужения, заключал браки, исповедовал, отпускал грехи, отчитывал и хоронил, — но свободное время с селянами не проводил. Отец Ральф бродил в одиночестве, мрачный, лохматый, с пылающим взглядом, и тем не менее прихожане гордились им. Большинство деревенских церквей страдало от невежественных мордатых «жрецов», едва ли более образованных, чем их паства. А Хуктон в лице отца Ральфа обрел настоящего ученого, слишком умного для панибратских отношений, возможно, святого, может быть, человека благородной крови, может, раскаявшегося грешника, возможно, сумасшедшего, но, несомненно, настоящего священнослужителя.