Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
Настала очередь Вани. Он не стал топтаться возле каждой, быстро пошёл от одной красавицы к другой. Было понятно – свой выбор он сделал гораздо раньше. Застыв возле избранницы, он прикоснулся к её груди, девушку повело. Она затрепетала так, что это было заметно со стороны. Она задрала вверх подбородок и только потом, улыбаясь, посмотрела на Ваню. Он тоже расплылся в улыбке. И вот уж чего совсем не ожидал Леонид, Ваня тревожно уставился на него. Теперь судьба влюблённых была в его руках. Ваня, таким образом, возвёл Фирсанова в ранг своего отца. «Надо же! Вот наградила судьба обязанностью и сыночком!» – мелькнула в голове свежеиспечённого посаженного отца гордая мысль. В княжеских покоях на него смотрели все, кроме претенденток. Что же, надо было достойно нести возложенную на него обязанность! Леонид величественно кивнул. Ваня расцвёл и вытащил перо из волос девушки. Её тоже укутали и увели из «дворца».
Мпанде хлопнул в ладоши, девушки, направляемые шаманом, повернулись и засеменили к выходу. Но тут князь что-то рыкнул. Процессия застыла. Толстяк, широко улыбаясь, посмотрел на «белых героев» и широким жестом указал им на девушек. Гости непонимающе переглянулись. Тогда глава племени что-то прогудел Ване.
– Великий Мпанде пледлагает выблать вам жену по вашему вкусу, – перевёл Ваня, сопровождая перевод приличествующими моменту жестами и церемониальными поклонами.
– С одной стороны, я не против, – быстро ответил Франсуа, – я люблю карамелек, а с другой – очень хочется домой.
– Так возьмёшь её с собой, – спокойно решил Ваня.
– Так это же какие хлопоты в дороге! – заскулил француз.
– Тогда оставишь её здесь, – удивился Прошка, – до твоего возвращения её родные за ней присмотрят.
– А без обряда можно просто пожить? – невинно задал лукавый вопрос француз.
– Это позор. Для неё, для её родителей, для твоих детей, – гордо сказал Прошка.
Франсуа внутренне заметался.
– А обойтись без этого можно? – поинтересовался Леонид.
– Сам великий Мпанде пледлагает невесту. Не холошо. Не положено. Обидишь, – затараторил Ваня.
– Передай князю, я не могу. У меня уже есть жена.
– Так будет втолая! – простодушно удивился Ваня.
– У нас – одна и на всю жизнь.
– Так скучно? – изумился «пасынок».
– Тут уж ничего не поделаешь – вера. Суровый закон предков.
Для пущей убедительности Фирсанов провёл рукой по горлу. Ваня задумался и перевёл Мпанде. Тот что-то уточнил и остался доволен ответом.
– Что ты ему сказал? – забеспокоился Фирсанов.
– Я сказать: ты маленький. Надо мужчина делать. Мпанде пледложил до захода солнца обляд совелшить. Он договолится с шаманом.
– Зачем? – От удивления у Леонида округлились глаза и взлетели брови. Но надо признать, Ваня на глазах превращался если не в хорошего дипломата, то в перспективного интригана.
– Я сказать: должен белый шаман делать. Твой дом делать. А Мпанде уважает обычаи белых гелоев.
– Ну спасибо, Ваня. Выручил! – без иронии сказал Леонид.
– Я согласен, – определился француз, Ваня перевёл. А Франсуа еле слышно добавил: – Всё равно без церкви и священника.
Мпанде улыбнулся и махнул рукой. Девушек вернули.
Франсуа, не задумываясь, выбрал высоченную дылду, ничем, кроме роста, не выделяющуюся, которая ни по каким параметрам никак не входила в число потенциальных «жертв» француза
– У нас в семье принято, чтобы женщина была выше мужчины. И бабка, и мать были выше своих мужей, – оправдался за свой выбор Франсуа.
Девушка была близка к обмороку. Невысокий, с жидким ободком волос вокруг макушки, крючковатым носом, близко посаженными глазами и брутальным подбородком француз не тянул на звание красавца даже в джунглях. Спасала лучезарная улыбка и неунывающий характер. Дылда не удержалась и ответно улыбнулась, обнаружив отсутствие двух верхних передних зубов. Но это придавало особый шарм беззащитности. Её звали Вутвамини, что на языке зулусов обозначало: «та, что созревает в полдень». Так назывался красивейший сладкий плод. Судя по всему, этот полдень настал! Правда или нет, это Франсуа предстояло узнать. Но самым большим её достоинством был отец. Он был князем Мпанде. А породниться с одним из белых героев для него было не только приятно, но и почётно. Так что тонкости и условности всей родо-племенной политики были соблюдены.
Апрель 1902 года. Кейптаун. Южная Африка
«В лунном сиянии снег серебрится, – навязчиво звучал в голове мотив, выводимый детским жалобным голосом. Она когда-то его слышала возле Николаевского вокзала. – Вдоль по дороге троечка мчится. Динь-динь-динь, динь-динь-динь…»[38]. На самом деле – динь-динь-динь. Прощай, Африка! Прощай навсегда! Динь-динь-динь… Теперь ты будешь только сниться. Жаркий ветер саванн, крики диковинных птиц и зверей, неповторимые рассветы, мгновенные закаты, бархатное чёрное небо с крошками Млечного Пути, появятся теперь только во снах. Пройдёт немного времени и всё плохое исчезнет без следа, как круги на воде после падения камня. Останутся лишь тёплые, как ранний ветерок, воспоминания, которые когда-нибудь услышат внуки. А они обязательно будут.
Те, ради кого они приехали сюда, предали всех, но страшнее другое: они предали сами себя. Не легли костьми на своей земле, защищая свою свободу, а подписали капитуляцию. Выторговали амнистию, какие-то права… Но как же это, право, мелко! Даже противно об этом думать.
Белозубый клерк с обворожительной улыбкой протянул документы.
– Приятного возвращения на родину, мисс Анна-Кристин Андерсен!
– Благодарю вас! – сухо ответила Софья Изъединова, которой придётся до Парижа откликаться на это имя. Документы, выправленные им Гудковым, были отменными и подозрений не вызывали.
«Динь-динь-динь» – преследовало Софью несколько дней. Благо, теперь свободного времени было с избытком, даже слишком. Чаще всего она выходила на верхнюю палубу, кутаясь в накидку, читала. Она старательно перебивала свои мысли чьими-то чужими. Но когда буквы сливались или начинали плясать перед глазами, она прикрывала веки и уплывала по течению памяти, любуясь каждым эпизодом их встреч.
Вот первое столкновение в госпитальной палатке, вот его удивлённые глаза, когда она подарила ему шёлковый шарф. Говорят, что он его брал даже на самые опасные задания. Бледное лицо, когда санитары Дерябин и Ерохин внесли окровавленное тело на носилках. И первый поцелуй…
– Простите, не помешаю? – раздался низкий
