Юрий Алянский - Театр в квадрате обстрела
Спросите иного собирателя, какова история той или иной редкой книги у него на полке, в чем ее историческое и культурное значение — и вы поставите его своим вопросом в тупик. Такая коллекция, по существу, превращается в склад. Маретин — библиофил, ставший пропагандистом. Его блокадные раритеты не материальные ценности, а любимые книги, сохраняемые для духовного развития, сначала — своего, а потом и новых поколений читателей. К тому же все эти старенькие, напечатанные на скверной бумаге издания — памятники его блокадного детства и дороги ему как частица жизни, источник светлых воспоминаний.
Беря в руки и показывая гостю (или слушателям — на публичных выступлениях) ту или иную книгу, Маретин не подчеркивает, что тираж ее был невелик, что этот экземпляр, может быть, единственный, оставшийся в наличии. Юрий Васильевич с увлечением читает заключенные в сборнике военные стихи, рассказывает об авторе, вспоминает историю приобретения книги и о том, как вместе с друзьями по блокадному общежитию упивался он запечатленными на пожелтевших страницах подвигами. Такова высшая форма пропаганды книги. Такое коллекционирование — неоценимая заслуга перед народом и государством.
Есть, пожалуй, одна блокадная серия, которую Маретину целиком собрать не удалось. В ней было 15 выпусков. Называлась она «Библиотека краснофлотской поэзии» и издавалась в 1941–1942 годах в Кронштадте и Ленинграде. Полного комплекта этой серии нет ни в Ленинской, ни в Публичной библиотеках — крупнейших хранилищах страны. А есть только у поэта Всеволода Борисовича Азарова.
Широта интересов юного покупателя книг определялась возрастом. Его внимание привлекало то, мимо чего иные спокойно проходили: брошюра К. Булочко «Обучение рукопашному бою. Краткое пособие» (напечатана в Ленинграде в первую блокадную зиму), пособие полковника Н. Петрова «Уличные бои» (Ленинград, Госполитиздат, 1942), «Использование в пищу ботвы огородных растений и заготовка ее впрок» (Лениздат, 1942). Заметил мальчик и резкое изменение книжной конъюнктуры. Роскошные издания, одетые в кожу, с золотым тиснением или золотым обрезом, перестали цениться — их не брали. Зато стихи Ольги Берггольц, Константина Симонова, Веры Инбер встали по цене в один ряд с хлебом, менялись на него. Мальчишек часто увлекает история. Теперь она сходилась с настоящим, объясняла его, «намекала», по выражению Белинского, о будущем. Так у Юры Маретина появилась книга М. Тихановой и Д. Лихачева «Оборона древнерусских городов». Древние Киев, Новгород, Псков протягивали руки брату на Неве. Сегодня на этом экземпляре книги можно прочесть авторскую надпись: «Книга эта написана в феврале-марте 1942 года в состоянии жестокой дистрофии, но работа над ней помогла мне сохраниться. Д. Лихачев. 8.II.1982. 40 лет». Книги помогали сохраниться и тем, кто их писал, и тем, кто читал.
Юрий Васильевич достает все новые книжные редкости и не может скрыть восхищения трудом их авторов, составителей, издателей. Здесь прежде всего восхищает оперативность. На последней странице рукописи «Хмурого утра», третьей, заключительной книги «Хождения по мукам», Алексей Толстой поставил: «22 июня 1941 года». Окончилась эпопея романа. Началась эпопея Великой Отечественной войны. Мы знаем, как долго печатаются книги. А «Хмурое утро» появилось на книжных лотках военного Ленинграда уже осенью сорок первого года. Этот случай не исключение. Довольно объемистый сборник «Прорыв» подписан к печати (а значит, составлен, отредактирован, набран, сверстан, снабжен иллюстрациями) ровно через месяц после прорыва блокады города! Так работали писатели и печатники на огненном рубеже.
Радостно поражает и полнота блокадных изданий, собранных в этой коллекции. Маретин просит обратить внимание на состав антологии «Русские поэты о Родине», выпущенной в Ленинграде в 1943 году. Она охватывает гигантский пласт русской литературы от Ломоносова до Маяковского. Здесь, особенно в военное время, можно было взять лишь основные, канонические имена. Но составители Б. Попковский и А. Островский поступили иначе и включили в свой сборник малоизвестные стихи Надсона, Апухтина, Полонского, К. Случевского, Сологуба, А. Белого. А прекрасно оформленный Лениздатом в 1944 году сборник «Женщины города Ленина» (коленкоровый переплет, хорошая белая бумага, иллюстрации) Маретин называет рыцарственным. Все усилия издателей и полиграфистов были мобилизованы на то, чтобы поднять ленинградку на заслуженный ею пьедестал.
Некоторые блокадные издания в коллекции Маретина сохранили не только историческую, но и культурную ценность. Даже сегодня трудно, наверное, найти сборник русских песен, который по полноте и подбору мог бы соревноваться со сборником «Русские народные песни», выпущенным издательством «Искусство» в Ленинграде в 1943 году: здесь более 150 песен, напечатаны и тексты, и ноты, и все это снабжено прекрасным справочным аппаратом.
Подвиг ленинградских писателей, журналистов, издателей, полиграфистов с особой остротой был оценен Ю. В. Маретиным, когда он по роду своих занятий и профессии знакомился с культурным бытом Вьетнама. В годы войны против американских агрессоров типографии там были переведены в джунгли и работали под бомбежками, под огнем напалма. Но в этих типографиях выходили в те трудные для вьетнамского народа дни книги советских писателей, романы русских классиков, даже «Фауст» Гете, даже книги великих американцев — Марка Твена, Дж. Лондона, Э. Хемингуэя. Может быть, героизм осажденного Ленинграда и через двадцать лет оставался примером для братского народа?..
Холодной весной сорок второго года по пустынным улицам истерзанного блокадой Ленинграда шел морской офицер. Правда, тогда еще не существовало в Красной Армии такого слова — офицер, и это следует здесь отметить, потому что человек, о котором идет речь, в своей писательской работе строго заботился о правильном употреблении слов. Итак, по улицам и набережным Ленинграда шел военный корреспондент Лев Васильевич Успенский. И направлялся он в книжный магазин, где, как он узнал, получены экземпляры только что вышедшей его книги «Рассказы о невозможном». Успенский не думал в тот день о грядущей победе, о том, что книга его встанете ряд библиографических редкостей, в ряд книг-бойцов. Просто автору хотелось увидеть свое новое детище.
А невозможным прежде всего представлялось то, что на исходе самой тяжкой первой блокадной зимы в осажденном городе появилась книга для детей.
Разумеется, в ней содержались рассказы о войне, о подвигах защитников Ленинграда, о легендарном бронепоезде «Балтиец» — для конспирации он именовался «Борисом Петровичем». И книгу раскупили быстро. И никому в голову не пришло пожалеть, что напечатана она на скверной серой бумаге и снабжена такой же серой обложкой. Разве это имело значение?
Книга «Рассказы о невозможном» печаталась в Москве, но по существу она родилась в осажденном Ленинграде. И поэтому на титульном листе стояло: «Москва — Ленинград, 1942».
В те дни труд печатников стал таким же тяжким, как и любой труд. Когда перестала подаваться электроэнергия, рабочие вручную крутили печатные машины, а ведь для этого требовались силы! На одних предприятиях начинялись взрывчаткой снаряды и мины, на других — одевалась в обложки «взрывчатка» книг.
Работницы-печатницы типографии имени В. Володарского жили в мире, который вполне мог бы казаться им иллюзорным. На одной машине печаталась книга академика Е. В. Тарле «Крымская война», в другую закладывались разноцветные листы специальной бумаги, обладавшие силой гипноза. Прямоугольник такой бумаги, выходя из машины и укладываясь в аккуратную стопку, концентрировал в себе вопрос жизни и смерти. Потому что, пройдя печатный пресс, он становился продовольственной карточкой. Каждая карточка давала надежду, манила квадратиками-талонами, где стояло «хлеб», «сахар», «жиры»… Прихватить один-другой листок, отпечатать лишний — это было, очевидно, несложно. К тому же работниц не проверяли — некому было их проверять. Они сами решали проблемы долга и чести. Мы знаем теперь, как ленинградские женщины их решали: некоторые из них падали и умирали от голода здесь же, возле печатных станков, рядом с разноцветными стопками продовольственных карточек.
Сорок второй — завершение первой фазы войны. «В первой фазе войны мы писали очерки, новеллы, рассказы», — сказал Всеволод Вишневский на выступлении в Ленинградском отделении Союза писателей в августе 1943 года. Иногда эти очерки, рассказы, статьи публиковались сначала в газетах, а потом составляли сборники. В Ленинграде вышло несколько таких сборников (их выпустил в 1942 году Госполитиздат) — публицистические выступления М. Шолохова, И. Эренбурга, Вс. Вишневского, Н. Тихонова, А. Толстого, Д. Заславского. В статье «Июнь», перепечатанной из газеты «Красная звезда», Илья Эренбург писал: «Россия в гимнастерке, обветренная и обстрелянная, — это все та же бессмертная Россия, Россия Пушкина и Россия Ленина, и эта новая Россия — она заглянула в глаза победе…» Шел еще только сорок второй год, а лучшие писатели и публицисты страны понимали, что победа будет завоевана во что бы то ни стало.
