Юрий Алянский - Театр в квадрате обстрела
— Если что получится — сохраните для нас! Приятно будет вспомнить после войны.
— Постараюсь, если удастся.
…После войны, лет через двадцать, в студии на Крюковом канале опять зазвонит телефон. Позвонит Учителю старый фронтовой друг, Герой Советского Союза, гвардии генерал-майор Владимир Александрович Сандалов. И позовет на годовщину. И попросит прихватить блокадную хронику — «где наши ребята сражаются за Ленинград»…
Тянутся блокадные дни и ночи ленинградских операторов кинохроники.
Накапливаются километры лент.
Отснятый материал не может лежать мертвым грузом, неприкосновенным запасом. Он должен быть введен в бой.
А для этого его надо связать воедино. Придать ему логику движением, динамикой сюжета. И не журнал, не серию журналов — надо делать фильм. Фильм о блокаде Ленинграда, уникальное произведение, которое расскажет правду об осажденном городе, сохранит последний взгляд умирающих, прославит живых, утвердит факт.
Учитель решает обратиться с предложением о написании сценария к Всеволоду Вишневскому. Так начинается работа над фильмом «Ленинград в борьбе».
Когда-то, лет пятнадцать-двадцать назад, будущий кинохроникер учился в институте у отца Всеволода Вишневского — старейшего русского кинооператора. Теперь, в содружестве с сыном, он приступает к работе, которой суждено стать одной из главных в его жизни. Учитель принимал участие в создании известного фильма «Линия Маннергейма», а перед самой войной снимал документальную картину «Эстонская земля» — о становлении Советской власти в новой республике. Но предстоящая работа над блокадной хроникой ни с чем не сравнима.
Вишневский приезжает на студию. Все вместе смотрят отснятые кадры. Всеволод Витальевич реагирует остро, плачет, сжимает кулаки. Сразу же предлагает монтажные ходы:
— Кадры с немецкими могилами надо соединить, чтобы они не сразу сходили с экрана. Их хочется видеть дольше!
И тут же намечает реплики для дикторского текста. Их записывают. Первые ростки будущего фильма, первого фильма о блокаде Ленинграда.
Режиссеры — Николай Григорьевич Комаревцев, Валерий Михайлович Соловцов, Учитель — слушают взволнованный импровизированный монолог Вишневского.
Первый просмотр отснятого материала продолжался восемь часов подряд. Вышли из зала осунувшимися, сосредоточенными. Перед глазами прошла блокада в ее самых характерных зримых образах. Экран погас, но блокада продолжается. Надо работать.
Дневник Вишневского.
«Это должен быть фильм острейшего международного звучания! Вызов Англии и США: «Вот как надо драться! Все ваши «жертвы» не идут ни в какое сравнение с жертвами России, Ленинграда…»
Сидели, смотрели, думали, волновались. Много, ох как много пережито! Герои-операторы, худые, бледные, истощенные, все засняли, сохранили для истории…
На фабрике грязно, запущенно. Люди усталые, небритые, в заношенных полушубках, но работают упорно… Как успеть все закончить к 30 апреля?»
И он, не отменяя ни одного из многих других таких же неотложных дел, сел за сценарий.
Сохранились пожелтевшие, подслеповатые странички первого — их было семь — варианта сценария Вишневского. Они обжигают страстью и гневом. Собственно, это лишь мысли к будущему сценарию. Но в них — ясная позиция художника, публициста, четкое видение будущего фильма.
«Диктор.
…Те трудности, те лишения, преодоленные ленинградцами, ту невиданную в истории стойкость и непреклонность не передать словами, и только кинодокументы, фиксировавшие, как дневник, каждодневное нарастание непредвиденных тягот жизни города, могут при внимательном их рассмотрении дать представление о том, что пришлось преодолевать городу в зиму 41–42 гг. Эти документы, как грозный счет, будут предъявлять виновникам всей этой эпопеи, главарям мрачной шайки гангстеров, выходцам из средневекового мрака… Но сейчас нужно быть стойкими и готовыми к новым злодеяниям. Нужно всю свою волю, всю собранную энергию направить на достижение конечной цели — победы!
Форма — яркий героический монолог. Размер — до 1 стр. Вступает музыка…»
Музыке Вишневский уделял в этих набросках огромное место.
«Резко вонзились гневные фанфары труб, бешено переплетаются с ними струнные, и все закрывают фразы тромбонов, характеризующие силу гнева народа».
Он увязывал с музыкой каждый кадр.
Машинописные листки пожелтели, стали ветхими. Но сбереженные ими слова не остывают.
Режиссеры склонились над монтажными столами.
Фильм «Ленинград в борьбе» рождается не в итоге события, а в его процессе. Время и место действия, как в античной трагедии, едины. Разрозненные кадры становятся в строй.
Стоят в задумчивости ополченцы, к винтовкам примкнуты штыки.
Защищает свое Пулково профессор-солдат.
Готовит победу архитектор.
Падают, падают люди, которых уже нет.
Взмывают в небо, распарывают небо летчики Сандалова.
Работают женщины на Кировском заводе…
Кадры наступают. Даже те, что остались без текста, — кричат.
Нужен ли дикторский текст, если на ступенях лестницы лежит распростертое тельце ребенка?
Нужны ли слова, если перебинтованные малыши парами спускаются по сходням на баржу. Женщины несут ночные горшочки. Сейчас баржа отойдет от берега. А через четверть часа будет потоплена?!.
Весна сорок второго года набирает силы медленно. Долго не сходит снег со скверов и газонов. Еще живет и трудится Дорога жизни. В апреле, с грузовиком, шедшим по оси в воде, приехал в Ленинград Роман Кармен. В машине находились продукты — подарок московских кинематографистов ленинградским друзьям.
Крытая машина въезжает во двор студии кинохроники. Не успевают поздороваться — начинается яростная бомбежка города. Учитель и Кармен лезут на крышу, оба снимают налет. В перерыве между заходами вражеских бомбардировщиков Кармен говорит:
— Надо делать фильм о блокаде! Я буду снимать!
— Первый вариант его уже готов, называется «Ленинград в борьбе».
Кармен изумлен. Молодцы, работают, несмотря на условия!
Вскоре началась демонстрация картины по всей стране. Страна, где каждый работал и сражался, страна, где не было тыла, а всюду был фронт, страна, в самом далеком уголке которой жили теперь эвакуированные ленинградцы, смотрела документальный фильм о блокаде и, как Вишневский, сжимала кулаки, как он, плакала и закипала гневом. Люди узнавали на экране родных и близких. В тишине кинозалов раздавались крики: «Мама!», «Володя!», «Смотри, неужели это Леночка?..» Какое это было счастье, если мама или Леночка просто проходили по знакомой ленинградской улице.
Но, боже, какое это иногда было горе!..
И в Ленинград, в студию кинохроники, хлынул поток писем — благодарных, встревоженных, отчаянных. В студии оживали далекие голоса, которые молили кого-то разыскать, кому-то помочь, кого-то позвать. Те, у кого в Ленинграде не было близких, тоже писали. О любви к своему городу; о встрече с ним на экране; о верности Ленинграду, куда бы ни забросила их судьба.
А фильм этот, в известном смысле не имея конца, оканчиваясь все той же блокадой, запечатлел подвиг, который по сути и логике своей не может не увенчаться победой. Эта вера укреплялась с каждым кадром.
Блокада продолжается.
А перемены заключаются в том, что сошел снег, и надо, во избежание эпидемий, чистить город, и люди работают во дворах и на улицах; женщины вскапывают огороды у Казанского собора; в бомбоубежище учатся дети; трудится Кировский завод; на балконе Русского музея просушивают произведения графики…
Сопротивление ленинградцев растет. Старенькая «Аймо» едва успевает углядеть все его приметы. Но она обязана это сделать. Это ее долг. Ее служба будущему.
Она снимает зал Филармонии, первое исполнение здесь Седьмой симфонии Шостаковича. Сцены из спектаклей и концертных выступлений артистов Театра Балтфлота. Она заглядывает в лица красноармейцев, получивших возможность посмотреть концерт ансамбля песни и пляски Ленинградского фронта под руководством Анисимова.
И все чаще снимает она на фронте, под Ленинградом, где решается судьба великого города.
Конец зимы сорок третьего — сорок четвертого года. Наши войска освобождают Волосово. Вместе с частями Красной Армии в город входят операторы кинохроники. Они узнают, что перед отступлением фашисты расстреляли большую группу советских людей.
Младший лейтенант предлагает Учителю:
— Пойдемте!
Они находят этот ров.
Тела расстрелянных свалены в спешке.
И вдруг — стон.
Кто-то живой?!
Младший лейтенант прыгает в ров. Через несколько минут выносит на руках девушку. Она легко ранена в голову. Девушке шестнадцать-семнадцать лет, школьница, девчонка.
