И я там был - Этуш Владимир Абрамович
Я уже говорил, Толчанов был достаточно сухим человеком, без темперамента. В этой связи мне вспоминается такой эпизод. В то время, когда он репетировал Арбенина в «Маскараде», у него умерла жена. И в день похорон коллеги, пришедшие проститься с умершей, застали Толчанова у гроба с текстом роли в руках. Хотя этот факт можно трактовать и как одержимость своей профессией, «ни дня без строчки», как писал Юрий Олеша.
Несмотря на отсутствие природного темперамента, Толчанов блистательно умел обманывать, прекрасно владея актерской техникой. На репетиции «Великого государя» он мне говорил: «Вы понимаете, как я работаю, я сейчас ищу, ищу все, вплоть до ритма дыхания Грозного». И я тогда наивно подумал, смогу я ли достичь таких высот, чтобы искать «ритм дыхания» моего героя? Конечно, как я сейчас понимаю, он красовался передо мной. Думаю, надо искать характер, а все остальное, как говорится, приложится, дыхание в том числе.
В этот период Толчанова и уважали, и побаивались. Но все равно это был интеллигент, воспитанный, образованный. До того как прийти в студию к Вахтангову, он закончил Льежский университет и был несколько старше остальных студийцев. Будучи членом художественного совета, он всегда выступал на заседаниях разумно и основательно.
Толчанов обладал своеобразным юмором, и про него ходили легенды. Приходя к студентам на занятия, он долго выяснял, кто из них на курсе моложе. И к тому, кто оказывался моложе всех, обращался, слегка гнусавя в нос: «Пожалуйста, принесите портфель, который я оставил внизу».
В каком году, не помню, И. М. Толчанов сделал подарок партии и вступил в ее ряды. На первом же партийном собрании он сказал: «Вы знаете, я чувствую себя, как Наташа Ростова на первом балу»! Одновременно с ним подарила себя партии и М. Д. Синельникова.
В театре Вахтангова служили только актеры вахтанговской школы, за редким исключением. Такими исключениями были Николай Сергеевич Плотников, Сергей Владимирович Лукьянов, Александр Львович Абрикосов и Михаил Федорович Астангов (настоящая фамилия Ружников).
Николая Сергеевича Плотникова в театр Вахтангова пригласил Б. В. Щукин на роль Ивана Шадрина в пьесе Н. Погодина «Человек с ружьем». А встретились они на съемочной площадке, во время работы над фильмом «Ленин в восемнадцатом году» режиссера Михаила Ромма, где Щукин исполнял роль Ленина, а Плотников — роль кулака.
Николай Сергеевич обладал завидным темпераментом. К тому же во всех ролях ему был присущ заразительный юмор и драматизм. Он замечательно играл в «Иркутской истории» А. Арбузова, нашумевшем в свое время спектакле в постановке Евгения Симонова. Прекрасно играл Диона в одноименной пьесе Л. Зорина, с бешеным темпераментом, «на разрыв аорты», говоря словами поэта. Играл Ленина в возобновленном спектакле «Человек с ружьем». Блестяще играл Крутицкого в «На всякого мудреца довольно простоты» А. Н. Островского.
Николай Сергеевич был чрезвычайно талантливым актером, но в жизни, как это ни странно, производил впечатление человека недалекого. Очень любил выступать на собраниях, говорил долго, многозначительно, пересыпал речь парадоксами, видимо, желая показать всем свою «инфернальность». А в результате, выглядел просто неумным. Впрочем, на театре подобная «противоречивость» ума и таланта явление нередкое.
Замечательного актера Сергея Владимировича Лукьянова театр Вахтангова привез из омской эвакуации, и он сразу занял в нем ведущее положение. Он был высок, красив и, безусловно, талантлив. Правда, всегда в нем присутствовало нечто от характера актера провинциального, что ли.
Он много снимался в кино, чем завоевал большую популярность. Он вошел в народное сознание с такими известными фильмами, как «Кубанские казаки», «Семья Журбиных». В пятидесятые годы он получил звание заслуженного артиста, а вскоре и народного. Но своей популярностью и своими заслугами Сергей Владимирович пользовался порой наивно и примитивно. Я помню, как-то на гастролях, после спектакля, сидели мы с ним за бутылкой, и нам, как это часто бывало в те молодые годы, не хватило. Время было позднее, все закрыто. Работали только рестораны. И вот он звонит в ресторан: «Это говорит заслуженный артист республики Лукьянов Сергей Владимирович». Потом уходит и возвращается с недостающей бутылкой. И с гордостью заявляет: «Первый раз воспользовался своим званием!». Да, играл, наслаждался, купался в своей популярности!
Но не всегда этот номер у него проходил. Тоже ресторанный случай. А в те напряженные времена и с ресторанами были свои проблемы. Днем они не собирали много народа. А заполнялись, как правило, к вечеру. И швейцары, или вышибалы, как их еще называли, распоряжавшиеся всем, не всегда пускали. Идем мы с ним вечером в ресторан, чтобы культурно посидеть-отдохнуть, выпить-закусить под музыку, а швейцар от нас нос воротит, не пускает. Тогда Лукьянов говорит мне: «Подожди, сейчас пропустит!» А я знаю, он после «Кубанских казаков» носил в кармане записную книжку, а в книжке усы лежали. И он при случае ими пользовался, чтобы узнавали. Ну, мы отошли в сторону, она нацепил на себя усы и идет, широко улыбаясь, прямо на этого швейцара, дескать, что ж ты не узнал меня, вот он я какой! А швейцар и в усах его не узнал и грубо послал в определенном направлении.
Потом Сергей Владимирович занял в театре ведущее положение. Женился на Кларе Лучко. Тогда это была очень хорошая пара: молодая, красивая Клара Лучко и он, старше ее, но чрезвычайно представительный, импозантный мужчина.
В театре Вахтангова Лукьянов был уважаем, и вот он поставил перед Рубеном Николаевичем условие — одну постановку в год, одну роль, какую он хочет, в год и жену — в театр. Симонов, будучи человеком с определенными принципами, сказал ему: «Одна постановка в год — пожалуйста, одна роль в год, какую вы хотите, — согласен. Жену в театр — нет». И тогда Лукьянов ушел из вахтанговского театра. И перешел во МХАТ. Но МХАТ его, по существу, не принял. Говорят, что доходило до неприличных вещей. Перед тем, как ему выйти на сцену, его всякими мелочами унижали, хамили, стараясь всеми способами выбить из творческого состояния. Возможно, он сам каким-то образом спровоцировал такое к себе отношение, но, тем не менее, не прижился он во МХАТе. Нажил себе инфаркт и после этого вернулся в театр Вахтангова.
Вскоре после его возвращения, помню, у нас, в большом фойе, проходило собрание, на котором затрагивались принципиальные для жизни театра вопросы. И Сергей Владимирович выступал на этом собрании. А после выступления сел и умер на глазах у всех, завалившись на сидевшего рядом Рубена Николаевича Симонова. Это произошло в марте 1965 года.
Андрей Львович Абрикосов — киногерой, любимец публики, ставший знаменитым после фильма «Партбилет», сразу занял в театре ведущее положение. Мужик он был огромный, представительный, но не очень воспитанный. Благодаря своей знаменитости был вхож в различные инстанции и, видимо, поэтому одно время исполнял обязанности директора нашего театра. А. И. Ремизова относилась к нему с симпатией и старалась подбирать такие пьесы, где бы его можно было выгодно занять.
Михаил Федорович Астангов пришел в театр Вахтангова будучи знаменитым актером. На открытии сезона вся труппа его восторженно приветствовала. Он был польщен приемом. И в ответ процитировал кого-то из маститых, что, мол, заслужить признание публики — лестно, критики — еще более, а признание товарищей по профессии — самое трудное и поэтому самое ценное свидетельство признания.
Я думаю, эта его популярность, известное неудобство и суета, связанные с нею — недаром говорят «бремя славы», — наложили определенный отпечаток на манеру Астангова держаться, внешне чопорную, которая не имела ничего общего с его действительной сущностью честного, благородного, мягкого, принципиального и озорного человека.
Меня привлекал этот большеголовый человек с очень выразительными глазами, которые на сцене становились огромными. Я видел его во многих ролях и в кино, и в театре. И мне было чрезвычайно интересно воспользоваться возможностью и понаблюдать его в жизни, а при случае и пообщаться. Наши первые короткие разговоры-реплики происходили в основном в рамках производственной темы, где Михаил Федорович был всегда сдержан, серьезен и немногословен.
