И я там был - Этуш Владимир Абрамович
Я часто слышу много рассуждений о молодежи, построенных главным образом на противопоставлении поколений. Вот, дескать, мы в свое время мыли полы, а вы? Считаю, что такие мысли не стоят выеденного яйца. Во-первых, я не убежден, что тех, кто мыл полы, учителя не попрекали за что-нибудь другое. А во-вторых, мы живем не «вчера», а имеем дело с сегодняшними молодыми людьми с присущими им недостатками и достоинствами. Это та «объективная реальность», не считаться с которой было бы, по крайней мере, глупо. Главное — передать эстафету!
Как известно, воспитание дело кропотливое, трудоемкое и не всегда благодарное. И наилучший результат, как правило, достигается умным словом и личным примером. Мы много раз замечали, что молодой человек, приходящий в театр на практику, приобретает полезные навыки.
Он выходит на большую сцену, проникается особой атмосферой кулис, слышит дыхание зрительного зала, видит, как общаются мастера, иногда ему самому поручают сказать реплику, а то и две (когда-то в вахтанговском театре это было большой честью!) — и приобретает много хорошего, но и… немало плохого. И прежде всего, от него не укрывается, что та атмосфера почтения, уважения к театру, которую ему пытаются преподать в Школе, — абсолютный анахронизм. В профессиональном театре царит дух прагматизма, а нередко — цинизма.
В театре есть недовольные, справедливо и несправедливо обиженные, и цинизм, проявляющийся в актерской среде, очень часто — защитная реакция, нечто наносное, объясняющееся сегодняшними неудачами, но не затрагивающее тайников души и подлинного отношения к театру.
Поэтому первый вопрос педагогики — как удержать в молодом человеке то свое, индивидуальное, только ему присущее отношение к искусству, которое явилось первоосновой и подсказало именно этот жизненный путь.
У меня есть письмо старого вахтанговца актера Глазунова Щукину, в котором он жалуется, что в театре они играли не с той тщательностью, с которой работали в училище. А в училище мы работаем тщательно. Для вахтанговского театра это вопрос особой важности.
Последователь Станиславского Вахтангов понял, что система учителя не предполагает эстетику театра, не предполагает обязательно то, что является спектаклями Художественного театра. Он пошел дальше по линии развития формы. Причем формы насыщенной настоящей правдой. Формализма у Вахтангова никогда не было. И вопрос внутренней правды должен существовать, по моему глубокому убеждению, при выборе любой формы. Иначе, как я уже говорил, ничего не остается на сцене, кроме кривляния. И самое страшное, что зритель постепенно привыкает к этому и теряет вкус к настоящему искусству.
Мне хочется верить, что здоровые театральные ростки прорвутся сквозь пелену дешевого прагматизма и вырвутся к яркому свету праздничного искусства, о котором мечтал, к которому стремился один из самых театральных людей двадцатого века Евгений Багратионович Вахтангов.
