Мария Хмелик - В городе Сочи темные ночи (сборник)
— Ты их видел?
— Обе!.. Чудные места! Возле домов лес, лоси бродят… Кукушки: ку-ку ку-ку…
Отец открыл в столе ящик, достал оттуда коробку конфет, взял газету и аккуратно завернул коробку в нее.
— На свидание собираешься? — спросила Лена.
— Не твое дело.
— Уже нашел себе молоденькую?.. Да? Продавщицу из зоомагазина?
— Нет. Спекулянтку с Птичьего рынка… Когда уезжаешь?
— Завтра днем.
Отец налил в горсть одеколон и растер по шее.
— Значит, в следующий раз мы увидимся после твоего возвращения… Вот так, живем вместе и не нашли времени обсудить сложившуюся ситуацию…
— Что ее обсуждать? Все ясно. Навстречу новым приключениям!
Отец вздохнул:
— Осторожней там, на Севере… С мужчинами на улице не знакомься. — Он достал из внутреннего кармана пиджака деньги и протянул Лене: — Вот, дочь, рыбкой жертвую… Не отказывай себе ни в чем…
— Мерси, — усмехнувшись, она приняла этот щедрый родительский дар.
15Степаныч не подозревал, что он способен так сильно любить. У него в жизни было много женщин, но он со всеми расставался без сожаления. А тут…
Пока лежал в больнице, он прочел в какой-то книжке, что после сорока лет, перед старостью, с мужчинами происходит что-то, они меняются… Кто-то бросается в политику, хотя раньше был к ней равнодушен. Начинает выдвигать себя в депутаты, А у кого-то случается большая любовь. Такая, что человек теряется, как перед опасной болезнью.
Степаныч мог любоваться на Жанну часами. Ему не приходило в голову поступить как раньше, когда он первым делом изучал у женщины бюст и зад, а потом тащил в постель…
Нет!.. Это богиня! А с богиней надо бережно, она хрупкая.
Степаныч удивлялся иногда, что же это такое с ним вдруг произошло. Но, немного подумав, он нашел еще одно объяснение своему нынешнему состоянию: во время недавней операции, видимо, влили чужой крови. Кто знает, чья она. Может, поэт нищий сделался донором… Кровь эта прошла через мозги. А на Степаныча вот и обрушилось такое… И счастье, и тревога…
Степаныч стоял у прилавка и любовался, как Жанна работает. Ее тонкие пальцы быстро переставляли стеклянные стаканы.
— Завсекцией ругается, — не глядя на Степаныча, сказала Жанна. — Говорит, отвлекаешь от работы. Что из-за тебя вчера два стакана разбила.
— Ей какое дело! Я же эти стаканы купил… Завидует она, вот и все… Разве я могу отойти от тебя?! Смотри, я фотографию тебе принес — на память о нашей встрече! — Степаныч протянул Жанне снимок.
Жанна с интересом стала рассматривать: широко улыбающийся Степаныч в пиджаке в крупную клетку положил руку на кинокамеру, глаза измучены творческим поиском…
— А ты всегда в этом пиджаке ходишь? — спросила Жанна.
— Нет, у меня еще костюм есть, а что?
— Да нет, ничего…
Жанна вздохнула.
От грязной, мокрой обуви покупателей на кафельном полу образовались коричневые лужи. А сегодня ее очередь полы мыть. Собирать в ведро вонючей половой тряпкой всю эту дрянь.
— Давай уедем отсюда? — вдруг предложил Степаныч.
— Куда? — невесело усмехнулась Жанна.
— К теплу, на море… В Сочи… Мы там прошлой зимой фильм снимали из американской жизни… Там сейчас хорошо, тепло… Пальмы, мандарины… Хочешь?
Жанна опять вздохнула, покосилась на вредную завсекцией, стоявшую за соседним прилавком.
— Не бойся ты ее. — От вздохов Жанны у Степаныча болело сердце. — Хоть завтра поедем… и ты забудешь про них всех… Навсегда.
— Вчера по радио передавали, в Африке снег выпал… На тридцати километрах лежал… Негры со всех сторон сбежались на него смотреть…
Отец Лены и его молодая подруга подошли к прилавку.
— Шесть стаканов за рубль пятьдесят, — протягивая Жанне чек, сказал отец Лены.
Жанна легко касалась стаканов лезвием ножа и заворачивала их. Стаканы тихо пели.
— Этот не нужно, — молодая подруга отца отставила один стакан в сторону. — Здесь рисунок другой.
— Такой же, — ответила Жанна.
— Нет! На тех цветы голубые, а на этом синие! Нам не нужно разных стаканов, правда?
— Конечно, — кивнул отец Лены.
Жанна заменила стакан, и они ушли.
— А в кино весело работать? — спросила Жанна Степаныча.
— Весело, — кивнул он. — Все шутят… Артистки кругом красивые… Только надоело мне все… Я бы целыми днями тут…
Жанна фыркнула:
— Неужели?
— Ты очень на одну девушку похожа… Я на ней жениться хотел…
У прилавка стоял Губанищев и тупо смотрел на Жанну.
Степаныч покосился на него и замолчал.
— Эй! — позвал Губанищев Жанну. — Вон то блюдо мне покажите.
— Но ты лучше, Жанна, — закончил свою мысль Степаныч. — У тебя глаза красивее…
— А с золотыми полосками блюдо есть? — перебил Губанищев.
— С золотыми нет, — ответила Жанна.
— Тогда вон то, с яблоками, хочу посмотреть.
Жанна дала, что он просил.
Губанищев смотрел на Жанну и улыбался.
— Ты что толкаешься?! — возмутился Степаныч.
— Я?! — Губанишев положил блюдо на прилавок. — Если я толкну, ты на улице валяться будешь!
— Понаехали придурки из деревни, — презрительно объяснил Степаныч Жанне. — Вести себя не умеют!
— Я милицию сейчас позову! — подала голос завсекцией.
— А тебя в тюрьме Бутырской ждут давно!
— Ну мне же выговор объявят! — взмолилась Жанна.
— Плюнь на них!.. Давай уедем!
— Я подумаю… Иди!
— Правда?! — обрадовался Степаныч.
— Да-да… Иди!
Степаныч вышел из магазина, Он улыбался, окрыленный надеждой.
— Весело вы тут живете, — подвел итог Губанищев и опять ваял в руки блюдо.
16Стучали колеса.
Лена глядела в окно. Вагон был полупустой, и в купе она ехала одна, видно, мало кто хотел ехать в этот северный город.
В зимнюю сессию Лена кое-как сдала экзамены — ничего не лезло в голову: заливаясь слезами, она листала страницы учебников, а в соседней комнате мать скандалила с отцом. По всем предметам Лена получила тройки — и то только потому, что преподавателям не хотелось возиться с ее переэкзаменовкой.
Наконец она была одна. Лена попыталась почитать журнал, но вагон трясло, и буквы прыгали. За окном проносились редкие деревни, леса и бесконечные, занесенные снегом поля. На проводах сидели вороны.
Стучали колеса.
Лена опять вспомнила то время, когда родители возили ее летом на юг, к морю…
В первый раз она поняла вдруг, что это были самые счастливые дни ее жизни и они никогда больше не вернутся. Дальше будет только хуже. По ночам будут терзать одиночество и безысходность. Лицо от бессонницы покроется морщинами. Под глазами от слез набухнут мешки. И такая несчастная и некрасивая она никому не будет нужна.
После окончания института дни будут проходить в какой-нибудь унылой конторе, в окружении таких же неудачниц. В их компании она начнет выпивать вечерами после работы.
А дома — стареющая, всегда раздраженная мать. Тоже несчастная. И Лена будет тайно желать ее смерти, потому что тогда квартира будет ее. Собственная. В нее можно будет привести случайного знакомого или чужого мужа. И забыться… Пока он не посмотрит на часы и не начнет торопливо одеваться.
"Вот такая у тебя будет жизнь", — подумала Лена. Ей стало безумно себя жалко, но слез, чтоб заплакать, уже не было. Кончились.
Она подумала про город, в который неизвестно зачем согласилась ехать, про старика актера, которого никто, кроме Нины Павловны, не знал. "Любовник ее, наверное, — равнодушно поняла Лена. — Сама с ним боится встретиться — старая стала, а напомнить про себя хочется… Дура…"
Стучали колеса.
Поезд со скоростью сто километров в час вез Лену в город, где жил оптимист и шутник старший лейтенант милиции Кондаков, который в это время, наморщив лоб и измазав чернилами руки, разгадывал кроссворд в газете "Пионерская правда".
Кондаков не знал, ему и в голову не могло прийти, что со скоростью сто километров в час приближается к нему неудачница Лена, виновница его смерти…
Из вагонного коридора донеслись шум голосов, крики. Дверь в купе распахнулась, и бесцеремонно ввалились три цыганки в пестрых юбках и плюшевых пиджаках. Они блестели глазами, золотыми серьгами и зубами. Две молодые цыганки и одна старая с ребенком на руках.
— Дай погадаю, красавица! Ручку дай! — затараторила старая цыганка, схватила Лену за руку, повернула ладонью к себе.
Лена сжала кулак.
— Красавица ты, прямо молдаваночка! — не отпускала руку цыганка. — Все тебе скажу Как зовут, скажу… Неприятности были у тебя, переживала много из-за короля. Теперь все хорошо будет. Изменения в жизни… Покажи руку!
— Я счастлива, — сказала Лена, не разжимая кулак.