Юрий Нагибин - Директор
— Видала?.. До чего обнаглели!..
— Да хватит тебе!..
— Как это — хватит? Еще не затянулись раны рабочих бойцов, а финансовая буржуазия опять становится нам на горло?
Приунывший было Каланча сочувственно следит за революционным возрождением Зворыкина.
— Верно, Алеха, — говорит он, — прямо нечем дышать от этих эксплуататоров.
В публике нарастает недовольное шиканье. На друзей оглядываются. В ложе появляется величественный, как адмирал, в потускневшем золотом галуне бородатый капельдинер.
— Господа товарищи, соблаговолите покинуть спектакль…
И сразу — яркая, огневая, малявинская пестрядь карусели. Вихрем несутся на смешных, словно пряничных конях хохочущие во все горло Зворыкин, Саня и Каланча с букетами бумажных роз.
Вокруг кипит, гремит, переливается всеми цветами радуги лихой, веселый народный праздник над Москвой-рекой, на малой вершине Воробьевых гор.
Сквозь нестройный шум Зворыкин кричит Сане:
— Умею я ухаживать?
Саня счастливо хохочет в ответ.
Крутится карусель.
— Догоняю! Пади-пади! — надрывается Каланча.
На все Воробьевы горы гремит музыка.
…Утро.
— Алеша, выйди, тебя спрашивают! — кричит Варвара Сергеевна.
Зворыкин, в ночной рубахе и кальсонах, крупно ступая босыми ногами, выходит из комнаты.
— Как он ночь провел? — быстрым шепотом спрашивает Варвара Сергеевна Саню.
— Не спрашивайте, мама, — зарделась Саня.
— Я и знала, перемогается! — говорит Варвара Сергеевна. — Он здоровьем в отца, а тот сроду не болел…
Входит Алексей. В руке судорожно зажат листок бумаги, а лицо возбужденное, странное.
— Ну все! — говорит он, тяжело дыша. — В Кремль вызывают.
— Куда еще, Алешенька? — горестно спросила Варвара Сергеевна.
Зворыкин положил на стол листок бумаги, а сам опустился на табурет.
— В Кремль… К Ленину. Видать, назначение дадут…
Саня испуганно охнула, и у Варвары Сергеевны болезненно сморщилось лицо. А Зворыкин, не замечая всего этого, нахлобучил бескозырку, встал и потопал к двери.
— Куда ты, Алешенька?
— В Кремль, говорю.
— Да как же разутый, раздетый?..
Зворыкин смотрит на свои босые ноги, и лицо его будто просыпается, становится обычным — живым, веселым, подвижным.
— Надо же!.. Это меня, мамань, карьера оглушила!
Варвара Сергеевна в растерянности берет со стола бумагу, близоруко разглядывает, моргает, трет глаза, снова читает и вдруг кричит не своим голосом:
— Сань!.. Сань!.. Да ведь он нормальный!.. Это мы дуры сумасшедшие!..
…Автомобильный завод. Зворыкин и Рузаев пробираются к импровизированной трибуне из старого автомобильного кузова. Вокруг трибуны — толпа рабочих и служащих завода. Зворыкин постарался замаскировать следы недавних побоев, но это ему не слишком удалось: черная повязка на глазу придает ему сходство с пиратом.
Вперед вышел Рузаев, он поднял вверх палец, потом наклонился к толпе и спросил доверительно:
— Кто знает — есть ли жизнь на Луне?
Все враз смолкли и оторопело уставились на Рузаева.
— Никто не знает, — констатировал Рузаев, — а кто знает, что вот этот кореш, — он показал на Зворыкина, — ваш директор завода?
Собрание загудело. С интересом и любопытством разглядывают Зворыкина рабочие.
— Если это директор, мы пропали, — говорит своему соседу высокий, худой как жердь старик в форменной фуражке, инженер Марков.
— Фамилия у него — Зворыкин, — продолжает Рузаев, — он мальчик добрый, но злой. Ссориться с ним никому не посоветую. А сейчас он скажет вам пару теплых слов.
— Видал, Каланча, мой ученик! — радостно сказал Василий Егорыч.
— А мой кореш, — гордо отозвался тот. — Мы с ним по балетам ходим.
Василий Егорыч оторопело глянул на Каланчу.
Зворыкин окинул одиноким глазом кучку инженеров и техников, притулившихся к стенке.
— Почему это специалисты держатся в стороне от рабочего класса? — удивился Зворыкин. — Обращаюсь к рабочему классу, как к более сознательному. — В глазу Зворыкина зажегся и сразу потух лукавый огонек. — Сделайте первый шаг навстречу нашей интеллигенции.
Среди рабочих пробежал сдержанный смешок, группа колыхнулась и вроде приблизилась к кучке заводских интеллигентов.
— А теперь прошу специалистов пойти навстречу рабочему классу.
В кучке инженеров замешательство, они переглядываются, пожимают плечами, оскорбленно фыркают; иные принимают это за фиглярство, иные — чуть ли не за издевательство, и лишь немногие понимают серьезный и по-доброму необходимый смысл того, что требует новый, молодой директор.
— Соблаговолите, господа товарищи! — слышен насмешливый голос Каланчи.
Среди «господ товарищей» снова возникает какое-то волнообразное движение.
— Никак в землю вросли! — крикнул Василий Егорыч.
Молодой инженер Стрельский не выдерживает унизительности этой игры и, чертыхаясь, быстро отходит от своих коллег и присоединяется к толпе рабочих. Остальные кроме Маркова придвигаются к рабочей группе.
— А тебе, папаша, особое приглашение требуется? — спрашивает Зворыкин старого инженера.
Тот понимает, что в своем гордом одиночестве имеет вид смешной и глупый, но это лишь усиливает его злобу и раздражение.
— Я с вами свиней не пас, зарубите себе на носу! — задыхаясь, кричит он.
Зворыкин усмехнулся и подмигнул рабочим.
— Ладно, извиняюсь… промашка вышла: «ты» и «папаша» только для своих годятся. Так вот, сегодня мы приступаем к ремонту броневиков, но этого мало. Товарищ Ленин ставит перед нами большие задачи: завод должен в кратчайший срок наладить производство основной продукции. Автомобили будем делать, наши, советские автомобили, вот какая штука!..
Василий Егорыч переглянулся с Каланчой. По толпе проносится удивленный, недоверчивый ропот; старый инженер пренебрежительно вскидывает плечи.
Зворыкин поднял руку.
— Можете удивляться, можете надсмехаться, можете издеваться — раз Ленин сказал, так и будет.
…Медленно движется грузовик. В кузове — различная рухлядь и все члены семьи Зворыкина кроме матери и малолетних сестер, сидящих в кабине рядом с шофером. Они получили квартиру в центре города. За грузовиком бежит, размазывая слезы и махая грязным носовым платком, пьяненький сосед. У ворот, погруженный в скорбь, остался Иван Каланча.
— Прощай, родное Замоскворечье, — тихо прошептал Зворыкин.
Семья Зворыкина робко входит в огромную, с высокими потолками квартиру в доходном доме Нерензея, что в Большом Гнездниковском переулке. Квартира совершенно пуста, если не считать массивного и пыльного рояля фирмы «Беккер». И тут Саня подошла к роялю, распахнула его и начала одним пальцем наигрывать что-то напоминающее «Собачий вальс».
Зворыкины слушают как завороженные, затем Алексей хрипловато сказал:
— Сыграй что-нибудь революционное…
И Саня неумело принялась подбирать «Смело мы в бой пойдем»…
Двор автозавода. Изо всех сил старается небольшой оркестр. Звучит боевая песня:
Смело мы в бой пойдемЗа власть СоветовИ как один умремВ борьбе за это…
Четыре броневика, по винтику собранные рабочими, выстроились в ряд. Устрашающе торчат рыльца пулеметов. На броневиках — надписи: «Смерть Деникину!», «Да здравствует социализм!»
Строится готовящееся к уходу на фронт рабочее ополчение. Возглавляет его Рузаев. Подошел Зворыкин. Лицо его темно.
— Так… А со мной что будет?
— Тебе приказ: оставаться на посту, — поняв волнение Зворыкина, ответил Рузаев. — Не бойся, кореш, я и за себя и за тебя беляков порубаю! — пообещал он щедро.
Зворыкин обнимает Рузаева.
Громче заиграли трубы, выше взвилась песня.
Рузаев быстро отошел от друга, чтобы занять место в колонне. Заалели над строем знамена, и двинулось на смерть и победу рабочее ополчение. Напутствуемые слезами жен и матерей, ряд за рядом проходят ополченцы. А когда закрылись заводские ворота, Зворыкин обратился к оставшимся:
— Дела осложнились, товарищи! Лучшие люди ушли на фронт, но планы наши остаются в силе. Каждый рабочий, каждый служащий будет ежедневно отрабатывать два часа на земляных работах… Если человек стар, болен, — Зворыкин нашел глазами инженера Маркова, — если у него грыжа или одышка, ревматизм или подагра, он все равно будет работать в свою силу… Но мало этого, мы должны привлечь наших близких, в первую очередь жен…
— На жену директора это, конечно, не распространяется? — ядовито спросил инженер Марков.
— Конечно, нет, — в тон ответил ему Зворыкин. — Ведь она у меня мадам а-ля бутон!
Работают люди на строительстве новых цехов. Поначалу это земляные работы. Мотыгами вгрызаются рабочие, по преимуществу женщины, в твердо смерзшуюся заводскую землю.
