Юрий Нагибин - Директор
И тут один из басмачей, заскочив сбоку, прострелил бензобак. Вспыхнувшее пламя охватило машину…
…Пляшут люди. Отчаянно гремит «Кукарача». Мчится по песку охваченная пламенем машина.
Пляшут люди… И вдруг с высоченного обрыва сорвался пылающий грузовик, ударился оземь.
Оборвалась «Кукарача».
— Рузаев!.. Степа!.. — вскричал Зворыкин и кинулся к машине.
Раздался взрыв, и грузовик исчез в столбе огня и дыма. А на краю обрыва заплясали басмаческие кони.
Кныш бросился к своему грузовику, достал из ящика легкий пулемет, ленты и, отобрав несколько человек, подбежал к кабине. Оглядевшись, он не нашел водителя.
Он распахнул дверцу машины и тут увидел сладко похрапывающего во сне шофера Вараксина.
Кныш тряхнул его за плечо, приказал:
— Дыхни!..
Парень дыхнул.
— Все ясно — пьян как свинья!
— Гражданин начальник, да я только пивка с американцами за дружбу пригубил!..
— До окончания пробега будешь считаться под арестом, — решил Кныш…
Место Вараксина занял другой водитель, и машина Кныша рванулась в сторону боя.
К Зворыкину подбежал долговязый американец.
— Что случилось? — спросил он.
Зворыкин отмахнулся. Снова в отдалении гремят выстрелы. Джой выразительно щелкает языком. Он подходит к своей машине, достает винчестер и залезает в машину.
Зворыкин пытается извлечь его наружу, но Джой решительно отстраняет командира пробега и мчится в сторону перестрелки, а следом за ним устремляется и Зворыкин.
Укрывшись за барханами, за краем такыра, басмачи ведут огонь по машинам.
Подкатил грузовик Кныша, развернулся, и заработал пулемет.
У басмачей появились раненые, их оттаскивают за барханы.
Пули пробили баллоны, и грузовик Кныша остановился.
Группа басмачей пытается зайти в тыл Кнышу.
Темнота и барханы облегчают их задачу. Но когда они уже достигли такыра, к месту боя подоспели Зворыкин с Джоем и стали на ходу обстреливать басмачей.
Басмачей преследуют до колодца, и здесь они скрываются, перекинув своих убитых и раненых через седла.
Первым достиг колодца Джой. За ним появились машины Зворыкина и Кныша. Джой пьет воду из брезентового ведерка, вода льется ему на лицо, на шею, за пазуху.
— Непростительное мальчишество! — накинулся Кныш на Зворыкина.
— Вот не знал, что ты меня так нежно любишь! — усмехнулся Зворыкин.
— Я отвечаю за тебя перед товарищем Сталиным, — сказал Кныш…
Могильный холм, обгорелый радиатор и дощечка «Степан Рузаев, матрос революции».
Зворыкин упал на колени.
— Вот ты и обогнал меня, Степа…
Все подняли вверх оружие, грянул прощальный залп…
Зворыкин пьет чай в юрте.
Входит Кныш.
— Дело дрянь, — говорит он, — продолжать пробег могут только пять машин: две наших, два «форда» и «ситроен».
— А остальные? — спрашивает Зворыкин.
— Часть осталась в пустыне, часть нуждается в серьезном ремонте.
— Пей чай. — Зворыкин подвигает ему чайник.
— Не хочу.
— Значит, будем загорать?
— Нет. Приказано финишировать раздельно. — Он положил перед Зворыкиным телеграмму.
— Раздельно так раздельно.
— Не слишком ли ты спокоен?
— Самое трудное осталось позади, наши машины прекрасно себя показали…
— Мы понесли серьезные потери, пустая случайность — их уже было достаточно, — и наши грузовики не дотянут до финиша. Ты представляешь, что тогда будет? За пробегом следят руководители партии и правительства.
— Хватит паниковать-то!
— Я не паникую, но мы не имеем права на неудачу!.. — резко оборвал Кныш. — Мы не такие люди, чтобы проигрывать!..
Вдалеке тоскливо завыл шакал.
…Поселок с парой саманных домиков и несколькими юртами. Кныш идет по поселку и приближается к сложенному из камней очагу, возле которого возится с котелками в руках подвергнутый домашнему аресту водитель Вараксин. При виде Кныша Вараксин оставляет котелок и, вскочив, вытягивается в струну…
— Слушай, Вараксин, ты за что сидел?
— Кто сидел? — заморгал глазами «арестованный».
— Брось! Ты же меня «гражданином начальником» назвал. Ну, говори: воровство, грабеж?..
— Да нет! Молодой был, глупый…
— А сейчас ты старый и умный? Рецидивист ты, Вараксин, я за тебя полушки не дам!
И Кныш двинулся дальше.
И опять идут машины по пескам Каракумов.
Пять машин…
Четыре машины…
Три машины…
Две машины…
И вот на привале эти машины — советская и «форд». Ночь. Над печальной тьмой пустыни плывет тощий новорожденный месяц. Он почти не дает света, лишь заставляет слабо взблескивать металлические детали грузовиков.
В палатке — Кныш и Зворыкин. Кныш все время, морщась, хватается за голову.
— Что произошло с «ситроеном»? — задумчиво говорит Зворыкин. — Вышел вроде исправным и развалился не поймешь с чего…
Кныш подошел к ведру, зачерпнул воды, смочил голову.
— Ребята болтают, тут дело не чисто… — начал Зворыкин.
— Кто болтает? — вскинулся Кныш. — За такую болтовню — к стенке!
— Странная штука — время, — задумчиво проговорил Зворыкин. — Мне с годами людей все жальче… Не жальче, конечно, но ты сам понимаешь… А в тебе все больше злобы…
— Ты размяк, Алексей, как дерьмо в оттепель. — Кныш снова сжимает голову. — Помнишь старинную русскую былину? Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович тьму-тьмущую врагов истребили на рубеже родины. А на место каждого убитого басурмана вставали двое живых, они и тех порубили, а врагов вдвое больше стало… Смекаешь? Так вот и у нас: враги повсюду, доверять никому нельзя.
— Знаешь, Кныш, — со злой убежденностью говорит Зворыкин, — по-моему, все дело в том, что тебя бабы не хотели.
Кныша передернуло, но усилием воли он справился с собой.
— А мне это не нужно… — сказал он тихо. — Я однолюб. Не вышло — и все, можно жить и без такого счастья, когда служишь большому делу.
Он опять подходит к ведерку и смачивает голову.
— Что с тобой? — спросил Зворыкин.
— Басмаческая пуля на излете…
Он садится на койку, продолжая сжимать голову руками.
— Нечего на рожон лезть… — ворчливо говорит Зворыкин.
— За тебя ж, чертушку, боялся…
— Отчего такое? — задумчиво произнес Зворыкин. — Вечно ты у меня под ногами путаешься!
— А потому, что где есть Зворыкин, должен быть и Кныш. Чтоб не растекались слюнями сила и гнев революции.
— Брось, Кныш, говорить от лица революции. Не надо…
Зворыкин усмехнулся и вышел из палатки.
В темноте промелькнула Какая-то фигура.
Человек наклонился над фордовским грузовиком, с тихим щелчком открыл капот, и тут кто-то кинулся на него сзади. Человек вырвался и наугад ударил нападающего в лицо. Ответный удар отбросил его к машине, он приложился головой об радиатор и на миг потерял сознание. Но когда противник склонился над ним, он пнул его ногой в живот и вскочил.
Затем они дрались в полной тьме, грузовик отрезал их от слабого света месяца, только слышался тяжелый топот, свистящее дыхание да резкий, как в мясной лавке, хряск ударов. Потом был короткий стон, хрип, и один из дерущихся упал и откатился за границу густой тени. Поверженный открыл глаза, приподнялся, высморкал кровь из носа и поглядел на своего противника, сидящего на ступеньке грузовика. Он увидел разорванную в клочья рубашку, запекшуюся струйку крови в углу рта, увидел крупное и резкое лицо Зворыкина.
— Алексей Петрович! — проговорил он с ужасом.
— Тебя Кныш заставил? — спросил Зворыкин.
— Нет, я сам…
— Ври больше!
— Да чего врать-то!.. Не видите, как он дрейфит?
— Не крути, Вараксин.
— Правда! Зверски дрейфит, что нас обойдут. Ну, я и решил ему услужить.
— Зачем тебе это надо?
— Боялся, как бы из-под домашнего ареста в тюрягу не угодить. Что другому сойдет, мне не в жисть. Я досрочно освобожденный.
— Ладно, пошли!
— А что мне будет?
— Не бойся, Вараксин, за мной не пропадет…
…Утро. Машины готовятся в путь. Шоферы подливают воду и масло, обстукивают каблуками шины. Появляется Зворыкин.
— Джой! — кричит он американцу водителю. — Хотите пари?
Кныш прислушивается к их разговору.
— Пари — о’кей! — соглашается долговязый Джой.
— Ставлю свои часы против бутылки «Белой лошади», что я финиширую первым.
Джой энергично затряс головой.
— Нет, я! — И он тычет себя пальцем в грудь.
Кныш чуть приметно усмехается.
— По копям! — командует Зворыкин. — Одну минуту, товарищ Кныш, вы останетесь здесь до прибытия отставших участников, чтобы финишировать общей группой. — И, предупреждая возражения, серьезно добавил: — Это приказ, товарищ Кныш… Механиком со мной поедет Вараксин.
