Мудрецы. Цари. Поэты - Тимур Касимович Зульфикаров
И что мнете пламя малое, когда стоит рассвет, когда приходит день рос алых?.. И что мнете пламя, когда приходит день рос привольных озаренных алых алых алых алых?..
И что мнете свечу и что опрокидываете светильник, когда пришел рассвет?..
И что удушаете? заглушаете?..
Что пахнет что смердит у ложа моего заветного последнего сырыми гиблыми перстами палача сгорающими заживо?..
Шайдилла!.. Господь!.. Прости!.. Но дух сладок!.. Да!.. сладок…
…И летят снежные святые стерхи стерхи стерхи в небосводах алых алых ранних ранних!.. И летят стерхи в небесах ясных росных хладных алых?.. И летят ли? летят ли? летят ли… И я гляжу в небеса и очи слезятся… Летят ли?.. Шайдилла!.. Летят ли?..
БИБИ-СИТОРА
И мучен предмогильный вечер мой пред погребальным саваном-сумой… И мучен предмогильный вечер мой пред Грушевой последней Омовения Доской… И не нагреть ее моей нагой печальною пустынною спиной спиной спиной… И не! не! не! не осенить ее подъятой зоркой тихой медленной головой… Не осенить прощальную последнюю Доску прощальною улыбчивой блаженной живой живой живой головой… И близок Ангел и машет слепым тяжким тяжким падучим хромым хромым косым косым крылом крылом крылом… И источает и горит дымит курится сладкая забвенная хорезмская посмертная испанд-трава у ложа моего… И пахнет саваном и мускусом и предмогильной камфарой… барусовой китайской камфорой…
Мунисса дитя заблудшее… все! все! все! караван китайских благовоний ивовый плакучий ранний караван захожий все уходит все уходит… все еще уходит… все он не ушел… ой не ушел…
И листвия летят осенние и листвия летят осенние гиссарской груши золотой златой златой златой… И листвия летят загробные гиссарской груши дворовой златой златой златой!.. И листвия летят осенние на ложе тихое смиренное мое… на тело… на лицо… И засыпают погребают заживо уж тело тихое покорное мое мое мое… еще о Господи мое мое…
Я слышу плеск упалых листьев… плеск о тело тихое и всё еще еще о Господи мое мое мое… все еще здешнее еще живое… все еще мое… о Господи!..
…Ой бред!.. Я сборщик хмельной шальной сборщик я пчела хмельная проливающихся дурно маков маков маков опийных дурманных маков-текунов!..
Я бреду я усыпаю я блуждаю в неоглядном темном вязком глиняном сыром дождливом тошном саду сов!..
Ой бред Господь… ой я молюсь в развалинах последней тленной безвинной мечети земной… Ой Господь… ой я имам Омар Хайям молюсь в развалинах червивых последней мечети земной… И сова неясыть сирин садится вьется на опрокинутое лицо лицо лицо мое мое мое… ой сносит жгучее дремучее уже червивое змеиное яйцо слепое на мое последнее на божие лицо лицо… ой бред… не дай не дай Господь!..
Бред!.. но но но но но но но но но… я выхожу из сада сада сада погребальных вялых смертных сов… Я выхожу я выползаю я выдергиваюсь выпадаю из немого из кишащего звериного из сада сов неясытей сносящих мечущих змеиное червивое яйцо… Господь!..
Я еще жив? я еще? еще? и это тело малое мое?… еще мое? еще мое Господь?.. Я жив еще? иль мертв? иль мертв? иль мертв?.. Господь, иль мертв?.. Но!.. но…
Но кто стоит у врат сада в белом нежном жемчужном платье? чапане? халате? саване? кто? кто?.. Кто стоит у врат сада в белом белом платье долгом шелковом ферганском маргеланском платье с долгой целомудренной косою смоляной густой крутой родной родной родней?.. такой родной?.. Кто стоит у сада сов? кто ждет? лелеет кто? кто зовет кто. машет машет кто манит пуховой лебединой журавлиною рукой рукой далекою далекою размытою размытою забытою забытою ой не забытою до гроба и за гробом! да!.. ой смертною ой тленною землистою загробною ой вечною веселой осиянною рукой рукой рукой: сынок сынок сынок сынок сынок!.. Омар… иди… не бойся… Омарджан… не бойся… это я… оя… оя… твоя… твоя… оя оя… родная матерь… мать… иди дитя… не бойся… Сын!.. иди!.. Сынок!.. мой!..
Господь! прости… там у врат сада… там матерь ждет… оя ждет…
О Боже Боже… бред уходит бред уходит… уходит сад сов, а ты не уходи, не уходи помедли матерь мать оя оя склоненная далекая далекая далекая а ты постой в платье вольном веющем струящемся шелковом шелковом… да помедли родная перед этим ложем ложем бледным…
Не уходи не уходи волна блаженная!..
Не уходи не уходи волна волна блаженная блаженная блаженная!..
Шайдилла! О Боже!.. оя ждет… Боже!..
Матерь вот я вот я на последнем ложе… О Боже матерь боже боже… вот и сын твой на последнем ложе ложе ложе…
Биби-Сирота улыбчивая молчная родная кровная… а мое тело малое легкое… уже уж малое пуховое… а оно легкое летучее… а возьми его на руки как в дни начальные мои как в дни мои начальные птенцовые… ой дальние далекие далекие далекие….
Оя возьми мое тело с ложа а оно легкое малое легкое… а оно неглубокое… а тело мое последнее неглубокое…
Оя возьми на руки тело мое неглубокое простое легкое… как в дни начальные птенцовые далекие далекие…
Оя возьми на руки мое последнее пергаментное папирусное тело неглубокое с ложа этого последнего бездонного бездонного бездонного…
Оя окутай опутай оберни обвей усохшее мое уж обмелевшее последнее мое отхлынувшее тело тело оберни окутай тихим ласковым хератским саваном запеленай навек как пеленала ты во дни начальные птенцовые…
Оя запеленай в последний саван…. напоследок полелей!.. шепни!.. дохни… как ты лелеяла шептала улыбалась пеленая уповая озаряя в дни птенцовые птенцовые далекие над тихой над резною зыбкой люлькой-гахва-рою затаенной… упоенной…
Шайдилла! о боже боже…
Матерь матерь наклонись сойди над усыпающей моею головой… над грушевой Доской…
Шайдилла! о боже… матерь ты ль и тут со мной?
Матерь ты и тут со мной…
О боже я шепчу молю томлюсь я смертно я шепчу томлюсь я смертно я томлюсь на ложе сына умирающего, матерь матерь… мааааа оя оя оя… маааааа… ты
