Олег Ильинский - Стихи. Книга Пятая

В камне

По приездеНаскальный дом нас встретил тишиной,За стёклами у нас текли созвездьяДалёкой астрономией ночной.Лишь ласточка об утре возвестила,Весь горизонт, как откровенье, новИ этажи гористой перспективыУступами оскалены у ног.Скупые башни высились, как стража,А за окном зияла крутизна,И прелесть зафигурного пейзажаГолубкой ворковала у окна.Блаженно просиял румяный воздух —Святой Франциск нам виделся везде.Живёт Ассизи в угловатых гнёздах,И мы ютились в каменном гнезде.Смиренно-тих Ассизи богомольный,Он ни концов не знает, ни начал,А в утреннем пролёте колокольниНеутомимый колокол звучал.Ночь растворилась в итальянском лете,Как будто навсегда устранена,А ласточки тринадцатым столетьемШумели у открытого окна.

Перевал

Блок мрамора — алмазная икра,Гранёный выступ — как седой паломник,Тугих хребтов могучая игра,Кирка, забытая на дне каменоломни.Незыблемые чаши двух озёр,Высокий мост, где ждут крутых аварий,И хвои неотступный кругозор,И каза, где гнездился карбонарий.Италия — свистящий перевалПод тенью одичалой цитадели,И терпкий дым струится между елей,И тишина густа как интервал.Тут рослые водились молодцы,У них была порука круговая,Здесь лошадей хватали под уздцы,Сто лет назад здесь почту разбивали.Да и теперь на этих тропках синихЦарят контрабандист и карабинер.

Жизнь прошла

Под зонтиком старинного кафе,Под готикой старинного собора,В зеркальной чистоте оконных створокСидишь, встречая старость налегке.Вот, за угол свернула чья-то жизнь,Исчезла в утре, в камне растворилась,Поблекла в том окошке. СизокрылымМелькнула голубем, взлетев на этажи.Полубельгийский древний городокС полуфламандской свежестью улыбок —Как этот воздух чист. Как этот камень гибок,Как ясен день в полёте поездов.Исходит камень лестницей крутой —Ты сам себя на улицах встречаешьВ том переулке, в той мансарде, в тойГранёной башне с узкими плечами.Смерть уведёт тебя в другой квартал и в третий,Но самого себя нигде уже не встретишь.

Зимой

Манхеттен серебрист и ритмы светофоров,И мокрый снегопад, и голоса витринКаким-то кажутся нерасчлененным хором,В котором мы и сами говорим,Что время — режиссёрская затея,А микрофон — осипшая свирель,И рядом с нами движутся в метелиКарандаши картинных галерей.

Фрагменты

И верится, что мыслим — не впустую,И кажется — нам фея ворожит,Пока мы носим в мускулах скульптуруИ акварель между ресниц дрожит.

Море тихо шаланду колышет,Словно рифма колышет стихи,И тогда ты впервые услышал,Как на Крите поют петухи.

Простор зеркальных соответствий,Весёлых кадров кругозор —В её американском детствеТак много белок и озёр.

Обаянье далёкого гребня,Полевые изгибы дорог,Огоньки задремавшей деревни,Первозданная флегма коров.

Весь город акварелью тронут,И все кварталы нам тесны —Нью-Йорк — Флоренция — Верона —Авиалиния весны.

Секунда — тонкий силуэтИ ускользающий набросок —И снова нам покою нетОт блеска молнии раскосой.

Ушедшему солнцу на смену,Две мощных включая луны,Водитель воздушную стенуСверлит по дорогам страны.Сторонятся меридианы,Туманится горный излом,И плещутся два океанаЗа этим горячим стеклом.

Британии непризнанная дочьС парламентом устала совещаться —Дымит Варфоломеевская ночь,Обвешанная гроздьями взрывчатки.

А город не верит ни в память, ни в стих,Ни в женский глазной хрусталик —Вот ночь, и на ней — фонарь блестит,И нет никаких весталок.

А мы с тобой забыли о часах,Мы две зари при встрече помирили,Заворожённый в праздничном берилле,Наш день был щедр, покуда не иссяк.

Оглох переулок, соборные рёбра застыли,Окошко не стукнет, не брякнет задвижка ночная,Луна отыскала осколок разбитой бутылиИ тихо играет, в алмазы его превращая.

Мир входит, кинолентами опутан,Зерном в экран и студнем в решето,Мир бредит, как помешанный компьютерИ словно растворяется в ничто.

Красочный блик для картины Нью-Йорка,Символ его тематической сложности:Персики зреют у нас на задворках,И виноград оплывает на ножницы.

Рассвет горел румянцем ледяным,Сияньем винным в хрустале древесном,Стеклянный голос ряженого лесаГремел с утра, и плыл каминный дым.Деревья, как холодные костры,Серебряное изрыгали пламя,И к стёклам побелевшими губамиПрижались оснежённые дворы.

Нью-Йорк не даётся — Нью-Йорк сквозь пальцы течёт,Окна, летя по ветру, теряют улицам счёт.Нью-Йорк обжигает пальцы жёсткой своей корой,Как горячий каштан в мороз на Сорок Второй.

Это лето для нас водопадной водой завершилось,Мы на память берём нестареющий вид из окна,Кленовый листок в значке полицейской машины,Виноградную гроздь и цветную бутылку вина.

Плыли лилии в клюквенном морсе,И знобило осину в лесу,Отраженья разбойничьих КорсикПроходили во сне по лицу.

Острый парус струится над лесом,Над столетними соснами вея —Я вишу под упрямым навесом,Привязавшись к бумажному змею.

Кем будешь? Бессонницей синей,Богиней из пены морской,Сиянием камня Бернини,Моей ли нью-йоркской строкой.

Там у доски сломался школьный мел —Кусочек детства в нём окаменел.

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ (не вошедшие в данное бумажное издание)

Саардам

Лопасти ветряной мельницы,Хлопающая ставня у окна,Лодка за окнами на мелиС парусом холщовым видна.Стружка под стульями рыжая,Рубанок, два отвеса, скоба,Рубаха мокрая, хоть выжми,Резкая конвульсия лба.Кружка в меди подстаканника,Водочная бутыль полпуста.Плотник из гавани Петр МихайловЖирную селедку жует с хвоста.

«Вминаются ноги в мокрую глину…»

Вминаются ноги в мокрую глину,Сиреневый куст от дождя поник,И, словно ведро воды опрокинув,Срываются капли на дождевик.«Смотрите, как дождик по листьям строчит,Я ноги давно уже вымочил вдрызг,Паршивое лето нынче… А впрочем,Мне нравится шорох стеклянных брызг.Вы, верно, намокли? Холодно, вечер.Мне куртки довольно, возьмите мой!»Бросаю мой плащ на узкие плечи,На волосы схваченные тесьмой.Со смехом слетают капли с сирени,Под желтым откосом бьется река,И шаркает мокрый плащ по коленям,И волосы ветер треплет слегка.Сирень ударяет веткой по глазу,Над речкою радужный мост повис.Я слышал когда-то из старых сказок,Что боги по радугам сходят вниз.

Белка