Теодор Крамер - Зеленый дом
Зимняя гавань
Мойше Розенблит на месте старомутомился бизнес делать свой,взял да и пошел со всем товаромк Гавани далекой Грузовой.Спустится матрос с холодных сходени решит на корточки присесть, —а товар у Мойше превосходен:есть ножи, и есть любая жесть!Мойше Розенблит,или что болит?Кто тебе шататься тут велит?От реки ползет холодный морок,и шпана не слышит отговорок,Мойше Розенблит, ты старый жид!
Мойше Розенблит с лотком на пузечто ни вечер, заявлялся в порт,научился разбираться в грузе,различал второй и третий сорт.Он смотрел как флот уходит в рейсы,но имел достаточно умане бурчать, коль дергали за пейсы:грогом надирался задарма.Мойше Розенблит,что за странный вид,что в порту тебя так веселит?От реки ползет холодный морок,и шпана не слышит отговорок,Мойше Розенблит, ты старый жид!
Мойше Розенблит тропой в туманек мельнице добрался водяной.Утром он по дырам на кафтанебыл опознан уличной шпаной.Дождь, рассвет не темен и не светел,вот и Мойше подошел черед;те, кого вчера жестянщик встретилслышали, как тихо он поет:Мойше Розенблит,плюнь на грустный вид,больше ничего не заболит!От реки ползет холодный морок,и шпана не слышит отговорок,Мойше Розенблит, ты старый жид!
Шаги
Вцепившись в набитый соломой тюфяк,я медленно гибну во тьме.Светло в коридоре, но в камере — мрак,спокойно и тихо в тюрьме.Но кто-то не спит на втором этаже,и гулко звучат в тишиневперед — пять шагов,и в сторону — три,и пять — обратно к стене.
Не медлят шаги, никуда не спешат,ни сбоя, ни паузы нет;был пуст по сегодняшний день каземат,в котором ты ходишь, сосед;лишь нынче решеный, ты после судаеще неспокоен, чужак,иль, может, навеки ты брошен сюда,и счета не ведает шаг?
Вперед — пять шагов,и в сторону — три,и пять — обратно к стене.Мне ждать три недели — с зари до зари,двенадцать ушло, как во сне.Ну сделай же, сделай на миг перерыв,замри посреди темноты, —когда бы ты знал, как я стал терпелив,шагать и не вздумал бы ты.
Но кто ты? Твой шаг превращается в гром,в мозгу воспаленном горя.Вскипает, рыдая, туман за окном,колеблется свет фонаря.И, вставши, я делаю вместе с тобой —иначе не выдержать мне! —вперед — пять шагов,и в сторону — три,и пять — обратно к стене.
Возле Ганновера
(Лейферде)
Повыдохлось пламя, иссякло тепло,нас город не любит, нас гонит село,шагаем, шагаем — вот так-то.Мы всё позабыли в дожде и в росе,мы дальше от жизни, чем думают все,кто может нас видеть у тракта.
Желтеет пустырник и ежится дрок,мы ночью сидим у железных дороги пальцы грызем, чтоб согреться,и только блестит, как в слезах, колея —провал разделяет владельцев жильяи тех, кому некуда деться.
Шлагбаум звенит, значит, близок экспресс.Видать, в пассажирах горит интереск бродягам, столпившимся кучкой!Нам машет из поезда множество рук, —ну, что же, пойдем на взаимность услуг:мы тоже вам сделаем ручкой!
Последнее усилие
В лепрозории даже зимой не топили печей.Сторожа воровали дрова на глазах у врачей.Повар в миски протухшее пойло больным наливал,а они на соломе в бараках лежали вповал.
Прокаженные тщетно скребли подсыхающий гной,на врачей не надеясь, которым что пень, что больной.Десять самых отчаянных ночью сломали бараки, пожитки собрав, умотались в болота, во мрак.
Тряпки гнойные бросили где-то, вздохнули легко.Стали в город крестьяне бояться возить молоко,хлеб и пшенную кашу для них оставляли в лесуи, под вечер бредя, наготове держали косу.
Поздней осенью, ночью, жандармы загнали в оврагобреченных, рискнувших пойти на отчаянный шаг.Так стояли, дрожа и друг к другу прижавшись спиной,только десять — одни перед целой враждебной страной.
Замерзшей пьянчужке
Пила беспробудно в мороз и в жару,и насмерть замерзла сегодня к утру.Тебя и садовники, и корчмаритут знали не год, и не два, и не три.
Был чайник твой старый помят и убог,сходил за посуду любой черепок,глотка отстоявшейся пены пивнойхватало для грезы о жизни иной.
Свернувшись клубком, ты умела в быломсогреться идущим от тленья теплом,и ночью минувшей, видать, не впервой,хмельная, уснула под палой листвой.
Любой подзаборник с тобой ночевал,и пеной не брезгал, и всё допивал,и каждый к утру, недовольно бурча,давал поскорей от тебя стрекача.
Лежишь закалелою грудой тряпья,подернута инеем блуза твоя,и кажется нам, что промерзло насквозьвсё то, в чем тепло на земле береглось.
Снег
Им нужен был чай да немного тепла;одежка сносилась, обувка текла:погрелись, пошли, — только вьюга мела, —что вышло, то вышло, такие дела.
Прокладчик и женщина, двое бедняг,по рыхлому снегу брели кое-как,по мерзлым лесам, из оврага в овраг,теряя тряпье меж кустов и коряг.
Куда тут податься, — такие дела, —свалились, раздеты почти догола,к ним холод сквозь ноги вливался в тела,и гулом была переполнена мгла.
Но женщина все же кричала взахлеб,под утро впадая в последний озноб,мужчина разбил ей булыжником лоб,вспорол себе вены и рухнул в сугроб.
Однажды крестьянин заехал туда,где этих бедняг доконала беда:глядишь, до весны сберегли б холодакровавые раны под коркою льда.
Для тех, кто не споет о себе
Нет бы — о винепеть в охотку мне,о листве, о ветре, о судьбе;только песнь моюя о тех пою,кто вовек не спел бы о себе.
Про вихор мальца,про клюку слепца,про шарманку в сквере за углом,про бубновый туз,про чужой картуз,про гниющий в гипсе перелом.
Гневу моемуне уйти во тьму,с вами говорю начистоту:в самый поздний часдумаю о вас,кровь клокочет у меня во рту.
Петь наединес вами дайте мне,чтобы, сердце песне приоткрыв,вам постичь на мигэтот вечный крик,а быть может — и его мотив.
Ромашка
Где, как клинья, лезут в полетупиковые пути,из бугра да из овражказнай растет себе ромашка,ей плевать, на чем расти.
Проползают паровозы,травы копотью черня;но ромашке — лишь бы лето,искры гаснут рядом где-то,ей ущерба не чиня.
Если ты по мне скучаешь,то под вечер не тужи:в самом первом, легком мракеприходи за буераки,за пути, за гаражи.
Миновав забор щербатый,ты придешь ко мне сюда:здесь откроется для взоровзелень дальних семафоровда еще вверху — звезда.
Ты прильнешь ко мне так тихо,станет виться мошкара.Ах, как сладко, ах, как тяжко,пахнешь ты во тьме, ромашка, —и тебя сорвать пора.
Песня у костра в саду
Сложим костер,не обойдешься, понятно, без помощи грабель;стебель остер,каждый сухой, — берегись ощетиненных сабель.Фрукты собраны, сад подготовлен к зиме,все отводки в теплице сидят, как в тюрьме,всё, что надо, подрезано, вскопано, сложено в штабель.
Жар у костра!Не обожгись да пожар не устрой ненароком.Завтра с утрабросим хозяина греться в дому одиноком:пусть на рынок таскает свой лук до весны,мы же в город податься до дома должны, —всё в дыму, и листва, облетев, шелестит над потоком.
Ну, подтяниту же, что прежде, — иль вовсе не стало задора?Гаснут огни,стручья полопались, жухнут вьюнки у забора.Время взять у хозяина полный расчет,ибо холод уже над полями течет,наступает зима, и по новой споется не скоро.
Из сборника
