Теодор Крамер - Зеленый дом

Песня у костра в саду

Сложим костер,не обойдешься, понятно, без помощи грабель;стебель остер,каждый сухой, — берегись ощетиненных сабель.Фрукты собраны, сад подготовлен к зиме,все отводки в теплице сидят, как в тюрьме,всё, что надо, подрезано, вскопано, сложено в штабель.

Жар у костра!Не обожгись да пожар не устрой ненароком.Завтра с утрабросим хозяина греться в дому одиноком:пусть на рынок таскает свой лук до весны,мы же в город податься до дома должны, —всё в дыму, и листва, облетев, шелестит над потоком.

Ну, подтяниту же, что прежде, — иль вовсе не стало задора?Гаснут огни,стручья полопались, жухнут вьюнки у забора.Время взять у хозяина полный расчет,ибо холод уже над полями течет,наступает зима, и по новой споется не скоро.

Из сборника

«ИЗГНАН ИЗ АВСТРИИ»

(1943)

Писать в тоске ли, в злобе

Писать в тоске ли, в злобепро то, как в синей робес мытьем полов вожусь?Возьму для проволочкидвадцать четыре строчкии в них опять не уложусь.

Здесь жить не слишком тяжко:есть брюки, есть рубашка,я на соломе сплю.Пусть цензоры не мажутслов, что тебе расскажут,как я тебя еще люблю.

Молчу про будни наши,поверки и параши,про то, как что ни час,то свежий слух, что лордампришлось приказом твердымотправить на свободу нас.

Пусть нынче из баракая вышел бы, однакос тобою бы не смогсейчас остаться рядом:пропитан пылью, смрадомя весь, от головы до ног.

Во всем, всегда, повсюдучем был — уже не буду:годам ведем отсчетуже иной с тех пор мы,как в спешке на платформынас погрузили, словно скот.

Исписана страница,свиданье и не снится, —я завтра при котлезаведую баландой,коль нынче всей командойне увезут на корабле.

Интернированные Хайтона[2]

По-тихому, на всякий случай,впотьмах умело взяли нас;за проволокою колючеймы оказались в тот же час;ползла чреда часов туманных,нам долго было суждено,при жалких наших чемоданахстоять, не чуя ног давно.Мы — хайтонские бедолаги,от всех, кто дорог нам, вдали:трофей союзничьей отваги,соль — извините! — пыль земли.

Черпак баланды, самый первый,испробованный на веку;болит спина, ни к черту нервы,и тело радо тюфяку.И мы легли, шурша соломой,в казарме на немытый пол,мы обволакивались дрёмой,но сон спасительный не шел.Шаг часового, шаг жестокийдоносится издалека;на западе и на востокенас гордо стерегут войска.

Но страх все гуще, все приметней,знакомым больше веры нет,неумолкающие сплетни,плодят в потемках полный бред;все громче пульс и все короче,в душе — опять же пустота:глядишь, эсесовцы средь ночитараном выбьют ворота.Нас выведут, рядком построив,винтовки тявкнут в тишине —и мигом кровь и мозг изгоевразбрызгаются по стене.

Но может статься, что во мракегрядет спасенье от оков,поверх костей взрастая, макизаблещут шелком лепестков.И мы узнаем, что невзгодынам в жизни выпали не зря,что ради торжества свободымы попадали в лагеря.Ну что ж, покуда, честь по честидостойно посидим в плену:авось с союзниками вместесумеем выиграть войну.

И сгущается ночь

И сгущается ночьи слетает листваи ничем не помочьи надежда живаи торчит часовойи никто никудаи хлебнули с лихвойи гудят провода.

И могли бы доброми уж прямо врагии не действует броми тупеют мозгии баланда жидкаи бессмыслен скулежи шептаться тоскаи молчать невтерпеж.

И над родиной тьмаи не жизнь а дерьмои сойти бы с умаи на каждом клеймои не верим вестями сжимает сердцаи полгода к чертями не видно конца.

Вена: Праздник тела Христова

1939

Вышло их на улицы так мало,совершавших ежегодный путь, —большинство осталось у портала,не посмев к процессии примкнуть.

К ладану всплывающему липливетки, обделенные листвой,и хористы обреченно хрипли,медленно бредя по мостовой.

Жались горожане виновато,обнажали головы они,удивлялись, что хоть что-то святовсё же остается в эти дни.

Так и шли, сердца до боли тронув,шли среди всеобщей немоты,а над ними реяли с балконовфлагов крючковатые кресты.

Над кружкой барды

Не убирайте покуда питье со стола:время худое, так дернем — была, не была.В прошлую, помню, войну, не лениться веля,нас спозаранку жандарм выгонял на поля.

Был он инстанцией высшей прожиточных норм:столько-то вровень — тебе и скоту на прокорм,все разносолы сдавай на потребу войне,что утаишь — по суду разочтешься вдвойне…

Так вот у многих была, да сплыла ветчина;разве что ночью мололи маленько зерна,пили из вымени и, никого не спрося,хоть одного успевали прибрать порося.

Время ловчить научило, на ум навело:к нам горожане порой приходили в село,сукна давали в обмен, — да о чем говорить,деньги годились тогда, чтоб от них прикурить.

Вот уж поганые нынче настали года!С неба свалилась крестом крючковатым беда:мы не видали хозяев таких на веку —мерят зерно и на граммы считают муку.

Нива — твоя, лишь покуда стоит зелена,твой — виноградник, но ты не увидишь вина,если в распадке поставишь силок на зайчат —завтра соседи, глядишь, на тебя настучат.

Сливы созреют — первач для хозяев, учти;семя твое не должно прорастать во плоти.Жизнь, говорят они, только дается взаймы.Ну, да об этом еще побеседуем мы.

Люди, молитесь о том, чтобы сгинуло зло,чтобы его ураганом навеки смело;чистите ружья и косы точите пока —пейте, да только оставьте и мне полглотка.

О дожде перед наступлением ночи

Подобный дождь бывает лишь, когданисходят сумерки на города,и, тяжко разверзаясь, небосводземле избыток влаги отдает.

Ни чистоты, ни свежести в дожде,он только черноту плодит везде,с листка на лист, с карниза на карниз,как сажа, как чернила, льется вниз.

И посреди наставшей темнотывдоль улиц распускаются зонты,немедля поднят каждый воротник:над всей землею ливень в этот миг.

Камины гаснут: все дрова в дыму.Протяжным шумом наполняет тьмубританский дождь холодный, проливнойнад каждым городом, над всей страной.

На станции подземки

Как же спят устало,как же спят устало,кажется, при всех своих вещах,сотни исхудалых,в старых одеялах,в пыльниках и трепаных плащах.

Шорох монотонныйвентиляционный,лампочки, тусклее, чем всегда,светят еле-еле;и, спеша в туннели,не тревожат спящих поезда.

Как же стал им дорогсвет родных каморок,прежние, безоблачные дни;вижу их, на матахтяжким сном объятых:как печальны, как бедны они!

Как же спят устало,как же спят усталолюди здесь в военную грозу, —бомбами распоротих злосчастный город,и спокойно только здесь, внизу.

Но уйти рискуюв темень городскую, —пусть сирены вой еще не стих:там, борясь со страхом,я умоюсь прахом,будь что будет — я один из них.

О небе Лондона