Уильям Блейк - Избранное

Длинный Джон Браун и малютка Мэри Бэлл

Была в орехе фея у крошки Мэри Бэлл,A y верзилы Джона в печенках черт сидел.Любил малютку Мэри верзила больше всех,И заманила фея дьявола в орех.

Вот выпрыгнула фея и спряталась в орех.Смеясь, она сказала: «Любовь — великий грех!»Обиделся на фею в нее влюбленный бес,И вот к верзиле Джону в похлебку он залез.

Попал к нему в печенки и начал портить кровь.Верзила ест за семерых, чтобы прогнать любовь,Но тает он, как свечка, худеет с каждым днемС тех пор, как поселился голодный дьявол в нем.

— Должно быть, — люди говорят, — в него забрался волк! —Другие дьявола винят, и в этом есть свой толк.А фея пляшет и поет — так дьявол ей смешон.И доплясалась до того, что умер длинный Джон.

Тогда плясунья-фея покинула орех.С тех пор малютка Мэри не ведает утех.Ее пустым орехом сам дьявол завладел.И вот с протухшей скорлупой осталась Мэри Бэлл.

* * *

Мой ангел, наклонясь над колыбелью,Сказал: «Живи на свете, существо,Исполненное радости, веселья,Но помощи не жди ни от кого».

* * *

Всю жизнь любовью пламенной сгорая,

Мечтал я в ад попасть, чтоб отдохнуть от рая.

О благодарности

От дьявола и от царей земныхМы получаем знатность и богатство.И небеса благодарить за них,По моему сужденью, — святотатство.

Взгляд амура

На перси Хлои бросил взор крылатый мальчуган,Но, встретив Зою, он глядит украдкой на карман.

* * *

Я встал, когда редела ночь.— Поди ты прочь! Поди ты прочь!О чем ты молишься, поклоныКладя пред капищем Мамоны?

Я был немало удивлен.Я думал, — это Божий трон.Всего хватает мне, но малоВ кармане звонкого металла.

Есть у меня богатство дум,Восторги духа, здравый ум,Жена любимая со мною.Но беден я казной земною.

Я перед Богом день и ночь.С меня оп глаз не сводит прочь.Но дьявол тоже неотлучен:Мой кошелек ему поручен.

Он мой невольный казначей.Я ел бы пищу богачей,Когда бы стал ему молиться.Я не хочу, а дьявол злится.

Итак, не быть мне богачом.К чему ж молиться и о чем?Желаний у меня немного,И за других молю я Бога.

Пускай дает мне злобный чертОдежды, пищи худший сорт, —Мне и в нужде живется славно…А все же, черт, служи исправно!

* * *

Что оратору нужно? Хороший язык?— Нет, — ответил оратор. — Хороший парик!— А еще? — Не смутился почтенный старикИ ответил: — Опять же хороший парик.— А еще? — Он задумался только на мигИ воскликнул: — Конечно, хороший парик!

— Что, маэстро, важнее всего в портретисте?— Он ответил: — Особые качества кисти.— А еще? — Он, палитру старательно чистя,Повторил: — Разумеется, качество кисти.— А еще? — Становясь понемногу речистей,Он воскликнул: — Высокое качество кисти!

Вильяму Хейли о дружбе

Врагов прощает он, но в том беда,Что не прощал он друга никогда.

Ему же

Ты мне нанес, как друг, удар коварный сзади,Ах, будь моим врагом, хоть дружбы ради!

Моему хулителю

Пусть обо мне ты распускаешь ложь,Я над тобою не глумлюсь тайком.Пусть сумасшедшим ты меня зовешь,Тебя зову я только дураком.

Эпитафия

Я погребен у городской канавы водосточной,Чтоб слезы лить могли друзья и днем и еженочно.

Из «Пророческих книг»

Книга Тэль

Известно ль орлу, что таится в земле?

Или крот вам скажет о том?

Как мудрость в серебряном спрятать жезле,

А любовь — в ковше золотом?

В долине дщери Серафимов пасли своих овец.Но Тэль, их младшая сестра, блуждала одиноко,Готова с первым дуновеньем исчезнуть навсегда.Вдоль по течению Адоны несется скорбный ропот,И льются тихие стенанья, как падает роса.— О ты, бегущая вода! Зачем твой лотос вянет?Твоих детей печален жребий: мгновенный смех                                                                        и смерть.Ах, Тэль — как радуга весны, как облако в лазури,Как образ в зеркале, как тени, что бродят по воде,Как мимолетный детский сон, как резвый смех                                                                       ребенка,Как голос голубя лесного, как музыка вдали.Скорей бы голову склонить, забыться безмятежноИ тихо спать последним сном и слышать тихий голосТого, кто по саду проходит вечернею порой.

Невинный ландыш, чуть заметный среди                                                             смиренных трав,Прекрасной девушке ответил: — Я — тонкий стебелек,Живу я в низменных долинах; и так я слаб и мал,Что мотылек присесть боится, порхая, на меня.Но небо благостно ко мне, и тот, кто всех лелеет,Ко мне приходит в ранний час и, осенив ладонью,Мне шепчет: «Радуйся, цветок, о лилия-малютка,О дева чистая долин и ручейков укромных.Живи, одевшись в ткань лучей, питайся божьей                                                                        манной,Пока у звонкого ключа от зноя не увянешь,Чтоб расцвести в долинах вечных!» На что же                                                                   ропщет Тэль?О чем вздыхает безутешно краса долины Гар?

Цветок умолк и притаился в росистом алтаре.

Тэль отвечала: — О малютка, о лилия долин,Ты отдаешь себя усталым, беспомощным, немым,Ты нежишь кроткого ягненка: молочный твой нарядС восторгом лижет он и щиплет душистые цветы,Меж тем как ты с улыбкой нежной глядишь ему                                                                         в глаза,Сметая с мордочки невинной прилипший вредный                                                                              сор.Твой сок прохладный очищает густой янтарный мед.Дыша твоим благоуханьем, окрестная траваЖивит кормилицу-корову, смиряет пыл коня.Но Тэль — как облако, случайно зажженное зарей.Оно покинет трон жемчужный, и кто его найдет?

— Царица юная долин! — промолвил скромный                                                                        ландыш, —Ты можешь облако спросить, плывущее над нами,Зачем на утренней заре горит оно и блещет,Огни и краски рассыпая по влажной синеве.Слети к нам, облако, помедли перед глазами Тэль!

Спустилось облако, а ландыш, головку наклонив,Опять ушел к своим бессчетным заботам и делам.

— Скажи мне, облако, — спросила задумчивая Тэль, —Как ты не ропщешь, не тоскуешь, живя один лишь час?Но час пройдет, и больше в небе тебя мы не найдем.И Тэль — как ты. Но Тэль тоскует, и нет ответа ей!

Главу златую обнаружив и выплыв на простор,Сверкнуло облако, витая над головою Тэль.

— Ты знаешь, влагу золотую прохладных родниковПьют наши кони там, где Лува меняет лошадей.Ты смотришь с грустью и тревогой на молодость                                                                            мою,Скорбя о том, что я растаю, исчезну без следа.Но знай, о девушка: растаяв, я только перейдуК десятикратной новой жизни, к покою и любви.К земле спускаясь невидимкой, я чашечек цветовКасаюсь крыльями и фею пугливую — росуМолю принять меня в прозрачный, сияющий шатер.Рыдает трепетная дева, колени преклонивПеред светилом восходящим. Но скоро мы встаем

Соединенной, неразлучной, ликующей четой,Чтоб вместе странствовать и пищу вести цветам                                                                          полей.

— Неужто, облачко? Я вижу, различен наш удел:Дышу я тоже ароматом цветов долины Гар,Но не кормлю цветов душистых. Я слышу щебет птиц,Но не питаю малых пташек. Они свой корм в поляхНаходят сами. Я исчезну, и скажут обо мне:Без пользы век свой прожила сияющая дева,Или жила, чтоб стать добычей прожорливых червей?..

С престола облако склонилось и отвечало Тэль:

— Коль суждено тебе, о дева, стать пищей для червей,Как велико твое значенье, как чуден твой удел.Бее то, что дышит в этом мире, живет не для себя.Не бойся, если из могилы червя я позову.Явись к задумчивой царице, смиренный сын Земли!

Могильный червь приполз мгновенно и лег на                                                                      влажный лист,И скрылось облако в погоне за спутницей своей.

Бессильный червь лежал, свернувшись, на маленьком                                                                                    листке.— Ах, кто ты, слабое созданье? Ты — червь? И только                                                                                     червь?

Передо мной лежит младенец, завернутый в листок.Не плачь, о слабый голосок! Ты говорить не можешьИ только плачешь без конца. Никто тебя не слышит,Никто любовью не согреет озябшее дитя!..

Но глыба влажная земли малютку услыхала,Склонилась ласково над ним и все живые соки,Как мать младенцу, отдала. И, накормив питомца,Смиренный взгляд спокойных глаз на деву устремила.

— Краса долин! Мы все на свете живем же для себя.Меня ты видишь? Я ничтожна, ничтожней в мире всех,Я лишена тепла и света, темна и холодна.Но тот, кто любит всех смиренных, льет на меня елей,Меня целует, и одежды мне брачные дает,И говорит: «Тебя избрал я, о мать моих детей,И дал тебе венец нетленный, любви моей залог!»Но что, о дева, это значит, понять я не могу.Я только знаю, что дано мне жить и, живя, любить.

Тэль осушила легкой тканью потоки светлых слезИ тихо молвила: — Отныне не стану я роптать.Я знала: друг всего живого не может не жалетьЧервя ничтожного и строго накажет за негоТого, кто с умыслом раздавит беспомощную тварь.Но я не знала, что елеем и чистым молокомЧервя он кормит, и напрасно роптала на него,Страшась сойти в сырую землю, покинуть светлый мир.

— Послушай, девушка, — сказала приветливо земля, —Давно твои я слышу вздохи, все жалобы твоиНеслись над кровлею моею, — я привлекла их вниз.Ты хочешь дом мой посетить? Тебе дано спуститьсяИ выйти вновь на свет дневной. Перешагни без                                                                          страхаСвоею девственной ногою запретный мой порог!

Угрюмый сторож вечных врат засов железный поднял,И Тэль, сойдя, узнала тайны невиданной страны,Узрела ложа мертвецов, подземные глубины,Где нити всех земных сердец гнездятся, извиваясь, —Страну печали, где улыбка не светит никогда.

Она бродила в царстве туч, по сумрачным долинам,Внимая жалобам глухим, и часто отдыхалаВблизи неведомых могил, прислушиваясь к стонамИз глубины сырой земли… Так, медленно блуждая,

К своей могиле подошла и тихо там присела,И услыхала скорбный гул пустой, глубокой ямы:

— Зачем всегда открыто ухо для роковых вестей,А глаз блестящий — для улыбки, таящей сладкий яд?Зачем безжалостное веко полно жестоких стрел,Скрывая воинов бессчетных в засаде, или глаз,Струящий милости и ласки, червонцы и плоды?Зачем язык медовой пылью ласкают ветерки?

Зачем в круговорот свой ухо втянуть стремится мир?Зачем вдыхают ноздри ужас, раскрывшись и дрожа?Зачем горящий отрок связан столь нежною уздой?Зачем завеса тонкой плоти над логовом страстей?..

Тэль с криком ринулась оттуда — и в сумраке, никемНе остановлена, достигла долин цветущих Гар.

Книга