Стихи. 1964–1984 - Виктор Борисович Кривулин
на смертоносное небо. я знаю и я говорю: быдло они, хоть и бессмертны! пускай их назначат богами – останутся быдлом, как были.
как собакам, швырну им свои стариковские кости, над пультом взлетая. пора уже, время. конец перекуру. время обратно, туда же, на тумбу. пора БОГАТЫРСКОЙ СИМФОНИИ стать над зверинцем, косную силу Природы одолевая, сгибая, глуша.
7.
музыка – это ворона, которая косо и тяжело пересекает экран
телевизора, вечно-зеленые крыши детинца внизу оставляя и сбоку.
детуся! если устали глаза у служебной собаки – желтые,
с чернотцой напряжения жизни
если гудит все что способно гудеть и молчит – что гудеть неспособно
если дядя опущен куда надлежит подыматься, а камеры задраны
в небо куда опускают его
музыка это, ворона
душа над зоопарком
душа, избегшая клетки случайно и только что в силу привычки
не ловят ее – потому что зачем?
если повсюду суется, в любой объектив попадает, нету глаз ею
не засоренных, нету ловчей сети не переполненной ею –
нету, значит, ловца, нет барыги, нет магазина «природа», печального птичьего рынка, театра зверей для нее
на воротах сидит Зоопарка, на ветке Публичного сада, на крыше Ларька – одушевленная гарь, оплотнелая сырость, прощальная музыка
просто ворона
всего-навсего птица ходячая, ветошка, вечная истина, ставшая рванью, ставшая смыслом летучим истории
когда внезапно смолкли оркестры
но хотя бы в молчаньи, хотя бы жестикуляторно, загребая крылами против потоков студеных, должна же хоть как-то музыка продолжаться
продлевая секунды жизни бессмертной, жизни за жизнью,
у самых ворот Зоопарка
где от вороны – куда бы ни поворотился – голову не отворотишь.
Комментарии
По неоднократным авторским свидетельствам – в интервью, эссе, в устных рассказах, – Виктор Кривулин вел отсчет своим стихам с 1970 года, когда он обрел собственный поэтический голос, а все, что было написано им раньше, не считал достойным внимания. Тем не менее из сохранившихся в записных книжках и машинописи стихов автор выбрал около десятка текстов 1965–1969 годов для парижского двухтомника [1], часть из них объединив в цикл «Узкий коридор со шпалерами для отдыха глаз», дополненный стихотворением 1972 года «Гобелены».
Первой публикацией Кривулина можно считать стихотворение, напечатанное в коллективном сборнике «Книга юных» в числе других участников кружка «Дерзание» ленинградского Дворца пионеров [2].
Спустя десятилетия поэт вспоминал: «В начале 60-х ‹…› ленинградская писательская организация пыталась создавать молодежный актив, и всех делили на чистых и нечистых. Передо мной был выбор: либо я принимаю правила этой игры, либо – привет. Я понял, что писать и играть по этим правилам совершенно для меня невозможная вещь» [3].
В том же 1962-м несколько стихотворений Кривулина появились в самиздатском сборнике «Лай», еще через два года – в машинописной «Антологии советской патологии», составленной К. Кузьминским и Б. Тайгиным. Стихи стали распространяться в маленьких сборниках – рукописных или машинописных, изготовленных автором в подарок друзьям, и в копиях в самиздате; Кривулин охотно читал их для сочувствующих слушателей [4].
Летом 1970 года, обретя за чтением Баратынского свой голос – но и, парадоксальным образом, растворив его в общем хоре живших и живущих поэтов, – Кривулин к написанному до этого времени практически не обращался. Хотя, разумеется, поэтика его не возникла одномоментно и внезапно как озарение, в предрассветный час 24 июля 1970 года*. В ранних стихах можно без труда проследить образы, мотивы, интонации и приемы, которые получили развитие в его зрелом творчестве.
Первой выстроенной автором поэтической книгой стали «Воскресные облака» – переплетенная машинопись вышла в приложении к журналу «Часы» в 1978 году.
В последующие годы наиболее органичным способом поэтического мышления стала для Кривулина именно «книга»: она могла состоять из десятка или из нескольких десятков стихотворений, объединенных общей интонацией, тональностью, внутренней темой. Новые стихи перепечатывались друзьями в нескольких экземплярах и получали хождение в узком кругу. Чаще всего это были сочинения, написанные на одном дыхании, в непрерывном поэтическом потоке. В конце работы они переписывались набело, подвергались отбору, и книга получала название.
При составлении печатных (машинописных) изданий, в «книги» – циклы могли включаться тексты прежде написанные, где происходило зарождение образов, раскрывшихся позже, а новые стихи подвергались более строгому отбору. Кривулина все больше стала занимать композиция, вслед за символистами он выстраивал стихи в целостное произведение, единое высказывание, связанное внутренними связями (как это предполагается в поэме, а не в цикле стихов). Таковы написанные в 1974–1978 годы «Композиции».
В дальнейшем отбор становился жестче, критерии отбора менялись: иногда удачные стихи не включались в книгу, если не отвечали общему замыслу или мешали прихотливому движению линии повествования. На вопрос, почему он не включил то или иное стихотворение, Кривулин отвечал: «Здесь нужен слабый стишок» (т. е. не перебивающий повествования, не отвлекающий образностью) или, напротив: «Сюда нужно дописать цветной» (т. е. стих-картинку, зрительно яркий). Таким образом, автор сознательно шел на жертвы, отсеивая стихи, не уступающие по качеству, а порой и превосходящие те, что были включены в цикл-поэму. Изредка в уже типографским способом изданные книги включал стихи прежних лет, хотя основная масса стихов 1970–1980-х годов не была опубликована и известна только в самиздате. Но если попадались на глаза машинописные сборнички 1960-х гг. (простодушные посетители порой приносили «раритеты») – огорчался и просил уничтожить.
Стихи 1970-х годов признавал «своими», но никогда не переделывал, не возвращался к ним, хотя и видел неудачные строки или грамматически неуклюжие формы слов и синтаксических конструкций. На поэтических чтениях предпочитал показывать новое, ему было интересно восприятие слушателей, он проверял стихи на слух и порой после этого вносил изменения. Тексты были только партитурами, к их бытованию на бумаге Кривулин относился достаточно равнодушно («текст записанный, произнесенный или помысленный – уже существует, разницы нет»). И терпеть не мог, когда при нем читали его стихи, поскольку непременно искажалось главное, чем дорожил, – интонация.
В 1970–1980-е годы Кривулин регулярно печатался за рубежом – в «Вестнике РХД», «Эхе», «Гранях», «Синтаксисе», «Континенте», «Апполоне-77», «Стрельце», в антологиях новой русской поэзии.
Первое, очень небольшое Избранное было составлено Василием Бетаки без ведома автора (как и многие другие первые книги поэтов неофициальной литературы, выходившие в 1970-е годы на Западе). (Чуть раньше Василий Бетаки опубликовал в журнале «Грани» несколько случайно попавших к нему из самиздата стихов «анонимного автора», снабдив их восторженным предисловием.) Факт обхода советской цензуры Кривулина обрадовал, но саму эту книжечку он никак не учитывал, всерьез не воспринял.
Парижский двухтомник, в составлении которого он принял участие, тоже оказался небезупречным из-за трудностей пересылки текстов за границу и невозможности следить за процессом. Так, из него выпали все стихи 1984 года, смешались циклы, часть из которых в результате была
