Стихи. 1964–1984 - Виктор Борисович Кривулин
где павлин, антиной безымянный, красавец электрическим криком кричит, соблазняя раскинуться в красном саду, раствориться.
ить! – подымали головы, ить! – уши вострили. ить, зверюга!
воет и воет. молчали и слушали и говорить забывали.
2.
их разговоры. послушаем. человека с нечеловеком гнедая беседа у входа
в зверинец: пошли пить пиво. ты не смотри, я разведчик бывалой, брюхом оползал европу, россию, Жуков сказал: на берлин! там зоопарк – это да! видел слониху, разорванную фугасом, пар валил из нее, как из кухни.
тогда не хуже кормили, нынче кормят похуже. пива – пива зато не выдавали. потом, говорили, когда. но от наркомовской нормы никто морду не воротил. пили и ели как люди.
был человек ненадолго – а где он теперь? всюду голуби галки вороны –
гадят галдят засирают пейзаж. все кругом голое серое мокрое ватное.
топливный кризис, и подогрев не фурычит. смотри-ка, пиво как лед! зубы ломает холодное пиво, и портится прикус.
кто я на холоде? кто я теперь? ну спроси у меня: кто ты, дядя?
и кто ж ты? ей-богу не знаю. был разведчик бывалой когда-то,
все прочее вышибло из головы. после припомню, когда-нибудь после, когда. некогда, время идти в магазин, до закрытия час.
час приходит портвейну, партейному в темных фугасах! час единства народного может быть, и навсегда. ну, простимся, товарищ! руку!
долго не отпускал мою руку, пока не напомнил: пора.
дружба – заторопился – высокое чувство, мужская, солдатская дружба! дружба великая сила, держись не грусти!
не навсегда расстаемся, быть может.
обнялись на прощанье по обычаю русских, утер скупую слезу.
впереди еще целая жизнь, чего там печалиться!
3.
на их молчанье посмотрим. младшие люди, двое недолюдей рядышком
крепко молчат призрачное молчание: пошли пить пиво! осень поздняя, пиво холодное, выключили зверей. тут хотя бы ворону в небе, дак нет – шагай и шагай по лужам журавлем голенастым, цапелькой стынь, качаясь на жестоком ветру, пену пивную сдувая. и – ни-ни. рот раскроешь – ворона влетит, сядет на яйцах сидеть, каркать и каркать. потом, после уже, голова от этого карканья, как сыр голландский, вся в дырках. но ничего, тоже терпимо, лишь бы войной не запахло повсюду. а то ведь перед войною, помнишь, рассказывал дядя: слон ленинградский ходил в зоопарке Василий, который курить научился и кольцами дым выпускать. хоботом вставит сигару небрежно и дым выпускает из пасти, как прачешная паровая. бомбой убили фугасной при первой бомбежке, у звери!
варежку лучше закрой и закрытой держи:
так, мол, и так, мол, держать, остальное приложится.
все остальное.
4.
и снова, о снова их разговоры. «бу-бу-бу!» – проносятся души хованские
низко во тьме низкорослой. пиво уж выпито, залив замерз. зверинец заперт. ларек забит, а к стенке его ледяной прислонилась нелюдь младая, нестарая, не то чтобы старая очень.
«чем же это нелюди не люди?» – моги она думать хоть как-то, думала б именно так. но: «дядя умер…» – шевелится в нелюди, в ней, самостийно, стихийным порядком, вслед за траурной музыкой с неба, – «умер наш дядя, и все прекратили, закрыли, паскуды, ларек, зоопарк опустел, заморозили воду».
репродуктор с крыши ларька вещает. мокрая музыка в траурной раме.
боком одним прислонился ларек к стене зоопарка – и оттуда,
из-за толстенной стены, в тон похоронной музыке невидимо воет шакал, голос обиженной твари. место мыслям о смерти разве в неволе?
ах ты шакал, сын шакала, шакалий внук!
«сукин сын!» – машинально проносится в нелюди, с восточного перелагаясь на
русский – «сукин ты сын!»
5.
или молчанье немолчное их разговоров с надеждою: не навсегда.
есть надежда, верный слушок протолкался в толпе: не напрасно стоим, хоть и вечер глухой, и цепкий замок на спине заведенья повис, как безумный. охранник, когда с карабином взобрался по скобам на заводскую трубу и оттуда целится вниз, электрическим криком крича, самку взыскуя. паровозным, павлиньим, фазаньим гудком, потрясая железную местность:
«стойте все! всем ни с места, даю предупредительный выстрел. дальше
в ноги стреляю, дальше – в голову каждому, кто шевельнется внизу, подо мною. всем немедленно руки держать на затылке и не шевелиться до прихода-приезда начальства большого, иначе стреляю!»
но вдруг телефонный звонок. сверху звонят, с наивысшего верху:
а подать-ка сюда филимонову клавдию ф., продавщицу, ларешницу после юрфака. отчего у тебя остаток народа не поен? отчего не уважен простой человек, у ворот зоопарка стоя темною лужей, тучей жаждущей в небе курясь над столицей? над столицей, опущенной в траур.
отчего эти слухи сочатся, ползут отчего? марш на место рабочее –
и всех напоить без разбора!
шире, настежь ворота зверинца! после желтого пива, окаймленного черной каймой, пусть развеселится народ. позвать музыкантов.
пускай посредине зверинца из ямы для белых медведей, из темноты
и светящихся глаз, встанет газовой музыки зданье, ударит в литавры дворец генеральский офицерского вальса! дует музыка вальс офицерский, приподымая добротные сукна и раздувая прозрачные материалы, когда кружатся верные жены и девы в нижних рубашках трофейных, перешитых под бальное платье татьяны у липы дуэльной – и заздравную чашу подъемлют.
говорю: есть надежда! не расходитесь, постойте.
полночь будет подобна полудню, субтропический возглас гиены, урчанье охотничей кошки, лай лисицы пускай никого не смущают.
мы стоим у закрытых ворот, у пока затворенных отверстий,
под погашенными фонарями – но стоим наготове. скоро объявят. оживет репродуктор над крышей ларька с левитановой твердью:
«вы – бессмертны, братья и сестры! все – бессмертны».
и – настежь ворота, и музыка хлынет сюда, и снова начнется продажа – чтоб никогда не кончаться.
6.
быдло они. что им, в сущности, нужно? пива глоток подтолкнуть
колбасой из бродячей собаки. спьяну пойти поглазеть на слона получившего орден из рук президента за вьючный свой подвиг на тропе хошимина. сколько мяса послали сюда в дар духовный голодному люду! миллионы калорий гуляют по кругу бетонному, рвом огражденному кругу – а дети их недоедают, выпьешь пива, прохрупаешь по санитарным опилкам у входа, окажешься в самом нутре. слон гуляет кругами, отделенный от публики противотанковой полосою надолбов и ежей. вот перегнулся один, пиво хлынуло вспять из желудка, в голову перелилось. голова перевесила все остальное – свалился в зеленую муть, в бассейн к медведям белесым. марш похоронный.
я музыкант. я служил дирижером военным, получил капитана,
горбом заработал, не прячась под артиллерийской шрапнелью, опоясанный геликоном стоял
