Георгий Шенгели - Собрание стихотворений
1920
АКЕЛДАМА
Вторую неделю из тундровых недрСерпом свистоносным проносится ветр.Над нищею глиной, не ведавшей хлеба,Лазоревой льдиной изгорбилось небо.Ни дома, ни дыма. Пустыня пустынь.Бесснежная буря и льдяная синь.И ветер стремится. Из плоской землиВстают, подымаются к небу кремли,Безлюдно парят над пустынею дольней, –И ветер стремится, качнет колокольней,Просвищет, провоет над ветхой стеной,И дальше, и дальше в простор ледяной.И в каменной глине не стерлись, свежи,Замерзшею кровью полны рубежи,По рвам, по валам разбежались надгробьяИ стали, застыли, глядят исподлобья, –И ветер стремится, ломая кусты,Курганы буравит и хлещет кресты.Ни дома, ни дыма. Пустыня пустынь!Бесснежная буря и льдяная синь.Но кто там идет по дороге суровой?Но чье там чело под иглою терновой?Но чья изломилась мучительно бровь?Но чья позамерзла росистая кровь?И ветер стремится, клубится, ревет,И в гвоздные раны свой ноготь сует,Коробит хитон, отрывает дыханьеИ, нимб угасив в ледяном колыханье,Несется в простор. И хранит синеваПовисшие в иглах морозных слова:«Я, Сын Человеческий, что я спасу?Кому благодатную весть понесу?Пред кем совершу благовестное чудо?Обратно сребро свое отдал Иуда.И землю пустую купили. Она –Землею горшечника наречена.Ее не коснулся ни заступ, ни плуг.Над нищею глиной дыхание вьюг.Над нищею глиной, не ведавшей хлеба,Пустое, пустое раскинулось небо.Кладбище для странников, царство бродяг.И вот прихожу я, измучен и наг,Я — плотник забытый, я — бедный Христос,Я душу свою на распятье понес.Но, Боже мой! Снова меня Ты оставилИ нищим бродягой в пустыню направил.Теперь не страдать, не спасать, не гореть,Теперь не молиться, теперь — умереть».
1920
ОДЕССКИЙ КАРАНТИН
Дома уходят вбок, и на просторе пегом,Где ветер крутизну берет ноябрьским бегомИ о землю звенит, — обрисовался он:Старинной крепости дерновый полигон…Солдаты некогда шагали здесь вдоль зала.Здесь пленная чума в цепях ослабевала.Потом здесь вешали. Потом над массой стенВзлетели острия уклончивых антеннИ кисточки огней с них в темноту срывались,Портам и кораблям незримым откликались.Потом — убрали всё. И ныне — пустота,Простор иззябнувший — могильная плита…(Где даже резкий ветр, избороздивший море,Травы не угнетет в укатанном просторе…)
10. XI.1920
«К утру простынь полотно остыло…»
К утру простынь полотно остыло, и, сладко озябнув,Я пробудился тотчас, в чистое глянул окно –И, точно колокол синий, мне грянуло свежее небоУтренний благовест свой: запахи, звуки, цветы.Воды ночные проплыв, вчера я вышел на берег,Шел по чужому песку, слышал, как плачет шакал,Чуял, как пахнут вином и просом незримые горы, –Первой свободы моей час обволокся тоской.
1920
«Закаты в августе!..»
Закаты в августе! Плывут издалекаПолей дыхания и ветерки тугие,И снежные встают над морем облакаТакие белые, что даже голубые.
1921
НАДПИСЬ НА СТАТУЕ
В полдень и полночьТы можешьОщупать сей камень прохладный.ВсеИзгибы егоЧуткой изведать рукой,И,Чтоб радость твояСтала полнойИ веской,И вечной, –Хладное имя емуПусть изваяетПоэт.
1921
«Всю ночь в окно плескал тревожный ветер…»
Всю ночь в окно плескал тревожный ветер,Луна дрожала, и тяжелый гулВ подвале возле дома расседался.А утром точно голубой ВезувийРассыпал пепел голубой, — и небо,И море, и казармы у заливаЗапорошилися голубизной.Лед в бухте взбух, как голубая пробка,А там за молом антрацитной синьюСияющий расправился залив,И сахарные льдины побежали,Свободные под ветром на волне…
1921
«Пологий берег мягко сошел к волне…»
Пологий берег мягко сошел к волне;Песок сияет, зноем прогрет насквозь;Прозрачный парус тихо скользит вдаль;Ленью ленивой ласкает полдень.А там, за мысом, выгнулся тонкий мол;Над белым молом млеют в лучах дома;И легкий пепел, чуть голубой прахВеет над лентой казарм и боен.Дыши, Везувий! Мирно, Помпея, спи!Пред смертью сладок отдохновенья час.И кто, безумный, не изберет смертьБез агонии под синим пеплом?
1921
ПОЭТУ
Да, стиснуть зубы, губы сжать, как шпагу,Перо в тугие пальцы вплавить, сердцеВзнуздать и мысль рассечь ланцетом — вотПоэта полуночный подвиг.Да, только в молнийной игре, во вздохахНасоса нагнетательного, в звонахДрожащих исступленных рычагов,В порхании, в свистящем лете поршней,Отмеривающих стихи и строфы,Ты золото из глубины подымешьИ вверх его по желобу косомуТяжелой песней устремишь. А там –Пусть сыплется густым золотопадом,Расплескиваясь оземь, и дробь зернитсяВ мельчайший бисер. Ах, не всё ль равно:Ветр дует в парус и подолы крутит,Но мчится, мчится, мчится. Будь и тыПодобен ветру. Но стреми не воздух,А вескую, а золотую жидкость, –Настой давно угаснувшего солнца.
1921
«Не выходи: над серым городом простерто…»
Не выходи: над серым городом простертоВсё пламенеющее тигровое небо,И окна, и распахнутые настежь двери,Провалами зияя черными, глотаютНасквозь прогретый воздух. А в выси гудитБог весть откуда колокольный перекат;Кружат грачи; над черепичным гробом кирхиКремневый крест распластывает высоту,Как мельничные паруса, дрожит под ветром.И женщины повысыпали из домов,И говорят, что видели и там, и тамСтаруху прокаженную с клюкой и фляжкой, –Ядоносительницу; что колодцы всеОтравлены крысиным мором, что вчераКакой-то перс гулявшей девочке в лицоРаствор стрихнина впрыснул… Нет, не выходи.Пусть ночь сойдет и осияет светом звезднымСмятение и ужас, и прохладный мракСпокойные навеет людям сновиденья.Тогда иди и, проходя по звучным стогнамИ тихо глядя на созвездья голубые,Что так же пламенели некогда над Нилом, –Помысли мудро о вращении времен.
1921
«Как тускло он сияет — летний рынок…»
Как тускло он сияет — летний рынок:Холстом и табаком, и лютой синькой;Как душно пахнет хлебом и рогожей;Как яростно скворчат на сковородкахРазрезанные розовые змеи.Гляди: стоит халдей с огромной лупой,С колеблемой картонною ладонью –Гадальщик: там, на бронзовом подносеКолода карт, спринцовка, рыжий глобус.Бредет старуха в кружевной наколке,Пучок бумажек голубых сжимая,И, глядя вбок, поет через одышку:«В полдневный жар, в долине Дагестана…»И тут же, как невнятная тоска,Как память бессловесная о чем-то,Давно минувшем, дымном и далеком –Над трепаной парчою, над шарманкой,Что «яблочко» наяривает, сонноКачается в кольце, закрывши векиИ роговой чуть высунув язык,Великолепный голубой и алыйС покорными крылами какаду.
1921
«Замок упал. Тяжелый створ широко…»
Замок упал. Тяжелый створ широкоЗевнул прохладой, чернотой и цвелью,И с лампочкой в руках, как рудокопы,Спустились мы в темно-зеленый ледник.Ушастые ушаты с огурцами,Крутой бочонок деревенской браги,Круги колбас и жернова сыровПовеяли довольством черноземным,Мозолистой спокойной добротою.Подняв эмалированные ведра,Чьи дужки холодом врезались грузнымВ горячие ладони, вышли мы.Бледнел закат. Шло стадо по домам.Захлебывались лаем псы цепные.А мы глядели в голубые ведра,Где белым янтарем на холодуГустое устоялось молокоИ сливочной морщинкой побежало.
1921
