Уильям Шекспир - Буря

Отходят в сторону и совещаются. Музыка. Появляется невидимый Ариэль.

Мой господин провидел, что грозитЕго доброжелателю опасность,И мне он приказал спасти обоих:Ведь с ними – замысел его умрет.

(Поет над ухом Гонзало.)

Ты крепко спишь, а в этот часИзмена не смыкает глазИ обнажает меч.Дремоту сбрось с тяжелых век,Проснись, чтоб не уснуть навекИ короля сберечь!Проснись! Проснись!

Мы оба нападем на них внезапно.Ну!..

Обнажают мечи.

Ангелы, спасите короля!

Все просыпаются.

Что?.. Как!.. Зачем мечи обнажены?Как дико смотрите вы…

Что случилось?

Мы здесь на страже возле вас стоялиИ вдруг… услышали ужасный ревБыка… нет, льва скорей. Он разбудил вас?Мой слух был потрясен.

Нет, я не слышал.

Ужасный рев! Он мог бы испугатьИ великана… Сотряслась земля,Как будто сотня львов взревела сразу.

А ты слыхал, Гонзало?

Государь,Сквозь сон я странное услышал пенье,Которое меня и разбудило.Я громко закричал – и вы проснулись.Тут вижу их, с оружием в руках.Да, шум здесь был. Остерегаться надо.А лучше бы совсем уйти отсюда.На всякий случай обнажим мечи.

Пойдемте прочь и поиски продолжим:Быть может, сына я еще найду.

Он здесь, на острове, я в это верю.Бог да хранит его от этих дикихИ яростных зверей.

Пойдемте прочь.

Оповестить мне надо господина,Что жив король и что он ищет сына.

Все уходят.

Сцена 2

Другая часть острова.

Входит Калибан с вязанкой дров. Раскаты грома.

Пускай пары гнилых болот и топей,Которые высасывает солнце,Падут на Просперо! Пусть он зачахнет!Я не могу не проклинать его,Хотя меня подслушать могут духи.Они меня не тронут без приказа;А скажет он – и тотчас же начнутМеня толкать, щипать, сбивать с дороги,Пугать и мучить всякой чертовщиной.Чуть что, их напускают на меня.Они то корчат рожи, как мартышки,[11]Стараясь укусить исподтишка;То, как ежи, колючими клубкамиМне на дороге норовят попасться,Чтоб я босые ноги занозил;То, как гадюки, жалят и шипят,Сводя меня с ума…

Входит Тринкуло.

Ну вот! Опять!Опять наслал он духа… Будет мучитьЗа то, что долго дров я не несу.А если распластаться на земле?Он, может быть, меня и не заметит.

Ни тебе деревца, ни тебе кусточка, чтобы укрыться даже от пустячного дождя, а тут надвигается новая буря. Ветер-то как завывает! Вон та черная туча, вон та тучища – ни дать ни взять огромный гнилой бурдюк, который, того и гляди, лопнет и выпустит из себя всю жижу. Если снова разразится такая же гроза, я уж не знаю, куда и голову приклонить! А если хлынет из этой тучи, то будет настоящий потоп… Это еще что? Человек или рыба? Мертвое или живое? Рыба! – воняет рыбой. Застарелый запах тухлой рыбы; что-то вроде соленой трески, и не первой свежести. Диковинная рыба! Будь я сейчас в Англии – а я там был однажды – да показывай я эту рыбу,[12] пусть даже на картинке, любой зевака отвалил бы мне серебряную монету за посмотрение. Там бы это чудище вывело меня в люди. Там всякое странное животное выводит кого-нибудь в люди. Те, кому жалко подать грош безногому калеке, охотно выложат в десять раз больше, чтобы поглазеть на мертвого индейца… Да у нее человечьи ноги! А плавники точь-в-точь как руки! Ей-богу, оно теплое! Нет, я ошибся! Отрекаюсь от своих слов. Никакая это не рыба. Это здешний островитянин, которого убило грозой.

Снова гремит гром.

Ай-ай-ай! Опять начинается гроза. Ничего не поделаешь – придется залезть под его лохмотья: больше деваться некуда. Каких странных сопостельников дает человеку нужда! Устроюсь тут, пока буря не выплеснет всех своих помоев.

Входит Стефано, с бутылкой в руках.

Я больше в море не пойду,На берегу помру!

Ну и дрянная же песня, только на похоронах ее и петь. Одна только есть у меня отрада!

(Пьет.)

И юнга, и боцман, и шкипер, и я –Каждый гуляет с девчонкой,Но гордую Китти – совет мой, друзья, –Вы обходите сторонкой,Коль вы не хотитеУслышать от Китти:«Матросов – к чертям!»От нашего брата воротит свой нос;Мол, пахнет смолою и варом матрос.Но слышал вчера я от девки одной –Гуляет с гордячкой какой-то портной.С портняжкой не споря,Уходим мы в море,А Китти – к чертям!

Тоже дрянная песня. Но вот моя отрада.

(Пьет.)

Не мучай меня! О-о-о!

В чем дело? Может, у нас тут водятся черти? Может, думают нас разыграть, прикинувшись дикарями или индейцами? Как бы не так! Не для того я вышел сухим из воды, чтобы вы меня напугали своими четырьмя ногами. Как говорится, – не родилась еще четвероногая овца, чтобы напугать такого молодца. И это будут повторять до тех пор, пока Стефано дышит воздухом.

Дух мучает меня! О-о-о!

Это какое-нибудь здешнее четвероногое чудище. Не иначе как его трясет лихорадка. Но что за дьявольщина – откуда оно умеет говорить по-нашему? Уже ради одного этого стоит ему помочь. Если бы мне удалось вылечить его, да приручить, да вернуться с ним вместе в Неаполь – ни один император не отказался бы от такого подарка.

Пожалуйста, не мучай меня! Я сейчас отнесу дрова домой.

У него, видно, сейчас приступ: плетет оно какую-то чепуху. Дам-ка ему глотнуть из моей бутылки. Если оно еще никогда не пробовало вина, припадок может пройти. Только бы мне вылечить его да сделать ручным, а там уж я на нем наживусь. Тот, кто захочет его получить, мне за него заплатит. И заплатит как следует быть!

Пока ты, еще не очень больно дерешься. Но я знаю, что сейчас будет больно, потому что ты дрожишь. Это Просперо тебя науськивает.

Кис-кис-кис! Открой ротик. Здесь у меня есть что-то – оно развяжет тебе язык, киска.[13] Открой рот. Поверь моему слову, это снадобье стряхнет с тебя твою трясучку; ручаюсь – стряхнет. Ты не понимаешь, кто тебе друг, а кто враг. Ну же, открой пасть еще разок.

Знакомый голос: это… Не может быть, он ведь утонул. Это, верно, нечистая сила! Ой! Господи помилуй!..

Четыре ноги и два голоса – ну и ловко же устроено это чудище! Передним голосом оно может расхваливать своих друзей, а задним – клепать на них и поносить их последними словами. Я вылечу его от лихорадки, если даже для этого потребуется опорожнить всю бутылку. Ну, лакай!.. Аминь!.. Теперь немножко в твою другую глотку.

Стефано!..

Другая глотка зовет меня по имени? Вот так штука! Это не чудище, а сам сатана! Нет, надо уходить, у меня нет длинной ложки.[14]